Первым подвели к эшафоту Миниха. Он шёл из недалёкой отсюда Петропавловской крепости с высоко поднятой головой, твёрдой походкой, чисто выбритый, в сверкающих ботфортах и красном фельдмаршальском плаще. Офицеры стражи, шедшие с ним рядом, потом вспоминали, что старый фельдмаршал рассказывал им о сражениях, в которых довелось ему побывать, был совершенно спокоен и даже улыбался. Миних быстро и твёрдо взошёл на эшафот и без тени страха подошёл к плахе с воткнутым в неё огромным топором, которым его через несколько минут должны были, живого, разрубить на куски.

Ему прочитали приговор о четвертовании, но потом, после недолгой паузы, сообщили, что смертная казнь заменяется вечной ссылкой. Фельдмаршал, не переменясь в лице, выслушал и это и, так же спокойно сойдя с эшафота, отправился обратно в Петропавловскую крепость.

С Остерманом была проделана та же процедура, и очевидцы утверждали, что он держался столь же достойно и мужественно. После этого Остермана повезли в Березов, где до него жили Меншиковы и Долгоруковы. Его поселили в доме Меншикова, и он, проведя в его стенах шесть лет, умер.

Миниха отвезли в Пелым, где он оказался в доме Бирона: план этого дома, как мы уже говорили, Миних нарисовал собственноручно — ведь он был инженером, — не предполагая, что в этом же доме ему самому придётся прожить более двадцати лет. Миних ещё ждал, когда его отправят в Пелым, когда Бирон уже выехал в Ярославль. По иронии судьбы случилось так, что экипажи Бирона и Миниха встретились на столбовой дороге и бывшие великие сановники — герцог и фельдмаршал — посмотрели друг на друга и, даже не кивнув один другому, молча разъехались.

Живя в Пелыме, Миних писал мемуары, учил местных детей математике, разводил скот, оставаясь спокойным и, кажется, совершенно равнодушным к постигшему его несчастью.

Его возвратили в Петербург одновременно с Бироном, и оба они, несмотря на то что Миниху было уже 79 лет, а Бирону — 72, сумели сыграть немаловажную роль в истории России. Но к этому мы ещё вернёмся.

Коронация и венчание

Переходя к материям более серьёзным, заметим, что одним из значительных внутриполитических мероприятий было уничтожение некогда всесильного Кабинета. Сохранив своё прежнее название, он был преобразован в Канцелярию императрицы, выполняя чисто технические функции по делам, касающимся непосредственно Елизаветы.

Некоторые вопросы деятельности ликвидированного Кабинета стал выполнять Сенат, состоявший из дюжины сенаторов, которым было предоставлено право выносить решения по судебным, финансовым и административным делам.

Что же касается дел иностранных, военных и морских, то они были выведены из его компетенции. Во главе Сената вновь оказался генерал-прокурор, который теперь был не только «оком и ухом государевым», но и сосредоточивал в своих руках значительную исполнительную власть по всем аспектам внутреннего управления.

В этой должности во всё царствование Елизаветы оставался один и тот же человек — князь Никита Юрьевич Трубецкой, происходивший из рода Брянских и Новгород-Северских князей. Его дядя Иван Юрьевич был последним русским боярином, умершим в 1750 году в глубокой старости. Отец Никиты Юрьевича был женат на княжне Черкасской и, таким образом, он принадлежал к российской знати наивысшего разряда.

Будучи генерал-прокурором Сената он председательствовал в суде над Остерманом и впоследствии удерживался на посту генерал-прокурора, став в 1756 году фельдмаршалом, а ещё через четыре года был «пожалован и в президенты Военной коллегии».

Человек обширного и просвещённого ума, Трубецкой на протяжении восьми царствований сумел ни разу не попасть в опалу и всё время оставался среди наиболее видных государственных деятелей.