Воспользовавшись тем, что главные силы русской армии оказались вовлечёнными в войну с турками, их северный союзник — шведский король Густав III начал 21 июня военные действия, двинув против девятнадцатитысячной армии генерал-аншефа Мусина-Пушкина тридцать восемь тысяч своих солдат и офицеров.

А в это время сибарит Мамонов безмятежно купался в удовольствиях и успехах. После возвращения из путешествия милости посыпались на него как из рога изобилия: он стал шефом Санкт-Петербургского полка, а с 4 мая 1788 года, будучи генерал-поручиком, пожалован был в генерал-адъютанты.

25 мая того же года Иосиф II, сохранивший о Мамонове за время путешествия наилучшие впечатления, возвёл фаворита в графское достоинство Священной Римской империи. Затем Екатерина наградила его орденом Александра Невского, усыпанным бриллиантами, стоимостью в 30 тысяч рублей. Доходы его с поместий, жалованье и содержание составляли не менее 300 тысяч рублей в год. Одни только бриллиантовые генерал-адъютантские аксельбанты Мамонова стоили не менее пятидесяти тысяч рублей.

И в дипломатической карьере фаворита наметился очевидный взлёт — Екатерина готовила его к должности вице-канцлера. Однако всё разрушил его величество случай. Тридцатилетний баловень Фортуны перестал пылать чувствами к шестидесятилетней самодержице, в конце концов променяв её на юную прелестницу фрейлину княжну Дарью Фёдоровну Щербатову.

Екатерина не сразу узнала о случившемся, хотя ей показались подозрительными частые недомогания её любимца, когда он неделями не показывался в алькове императрицы. Наконец, весьма осторожно, но совершенно однозначно обманутой самодержице сообщили о коварном изменнике, поправшем и любовь её и служебный долг, ибо пост фаворита уже давно почитался одной из важнейших государственных должностей.

Мамонов почувствовал, что Екатерина всё знает, и, предвосхищая вызов для объяснения, однажды утром нарядился в красный бархатный кафтан, который особенно был ему к лицу, надел все ордена и бриллианты и явился к Екатерине. По его виду Екатерина поняла, что предстоит объяснение, и, не дожидаясь этого, сама завела разговор о неожиданном для неё охлаждении. Мамонов сначала, как делал это и раньше, сослался на болезнь, а потом заявил, что он недостоин её, но о любви своей к фрейлине — не сказал.

После того как они расстались, уязвлённая Екатерина села к столу и написала Мамонову: «Пусть совершается воля судьбы. Я могу предложить вам блестящий исход, золотой мостик для почётного отступления. Что вы скажете о женитьбе на дочери графа Брюса? Ей, правда, только 14-й год, но она совсем сформирована, я это знаю. Первейшая партия в империи: богата, родовита, хороша собой. Решайте немедленно. Жду ответа».

Через полчаса она получила ответ Мамонова, написанный им, из соседней комнаты: «Дальше таиться нельзя. Должен признаться во всём. Судите и милуйте. На графине Брюсовой жениться не могу. Простите. Более году люблю без памяти княжну Щербатову. Вот будет полгода, как дал слово жениться. Надеюсь, поймёте и выкажете милосердие и сострадание. Несчастный, но вам преданный до смерти. А.»

Роман Мамонова стоил Александру Матвеевичу утраты его положения фаворита, но не более того, ибо после состоявшегося объяснения и признания в любви к Щербатовой Екатерина купила молодым несколько деревень более чем с двумя тысячами крестьян, подарила невесте драгоценности и сама обручила их.

Дарья Фёдоровна и Александр Матвеевич, держась за руки, встали на колени перед своей благодетельницей и искренне заплакали. Поднимая их с колен и обнимая обоих, вместе с ними плакала и Екатерина. Потом императрица разрешила им обвенчаться в дворцовой церкви и сама присутствовала при венчании.

Когда Екатерина отставила Дмитриева-Мамонова, вместе с ним и его женой покинула двор и фрейлина Мария Васильевна Шкурина, дочь уже знакомого нам Василия Григорьевича Шкурина, за то, что всячески содействовала роману Мамонова со Щербатовой.