«Возможно, я вообще не умею быть счастливой», – сказала тогда Ханна.

Нина заметила, что на нее смотрит Йоран, с пепельно-серым лицом, искаженным чем-то весьма похожим на горе.

Она, пошатываясь, поднялась на ноги и схватила его за рукав мерзкого ведьмачьего мундира.

– Что случилось? – Ее голос был резким, колким, как разбитое стекло. – Что с ней случилось? Что вы с ней сделали?

– Я не видел, – сказал он, а затем притянул к себе, обняв покрепче. – Постой. Успокойся. – Но на ухо прошептал: – Я не знаю, что случилось. Они поспорили. Принц ударил ее, всего лишь пощечина, но тут с ним вдруг случился приступ. Ханна велела мне бежать за помощью, а когда я вернулся…

Нина вырвалась из его рук. Она не могла думать, не могла дышать. «Ханна. Ханна. Ханна». Ее имя было благословением, заклинанием, проклятьем. Принц обидел ее. Для него это, возможно, была всего лишь игра, вроде той, в которую он играл с Йораном, испытывая его терпение, очередная возможность проверить, насколько далеко он сможет зайти в своем извечном соперничестве с Брумом. «С ним случился приступ». Ханна напала на него. Она, наверное, не собиралась. Просто испугалась и использовала свою силу против принца.

А что потом? Что между ними произошло, когда Йоран оставил их вдвоем?

– Он это сделал! – процедила она. – Принц Расмус. Где он? Ханна не просто упала и ни за что бы не прыгнула сама. Где он?

Внезапно рядом с ней возник Ярл Брум.

– Замолчи, – прорычал он. И тут же зажал ей рот своей огромной ладонью. Его глаза превратились в кусочки льда.

Нина забилась в его руках, пытаясь укусить за пальцы.

Но Брум лишь сжимал ее крепче, потрясенный ее силой.

– Не смей говорить таких вещей.

Нина не могла дышать. Она взглянула в ненавистные глаза Брума, заметив, что зрачки стали размером с точку, и поняла, какой он трус. Он потерял контроль над своими дрюскелями на поле боя. Вторжение провалилось. Он отчаянно цеплялся за свое положение и не мог допустить даже намека на измену. Даже если родная дочь лежала мертвой у его ног.

Нина перестала дергаться. Медленно, опасливо Брум отпустил ее.

– Вы знаете, что это сделал он, – сказала она. – Вы знаете, что он такое.

И Нина тоже знала, но все равно позволила Ханне остаться с ним наедине. Неужели Ханна призналась в том, что она гриш? Или, может быть, отвергла его предложение? Задела его гордость. А может, он просто хотел задеть Брума, показать тому, у кого в руках реальная власть?

Ильва прерывисто застонала.

– Я не должна была позволять ей идти с ним. Не должна была разрешать ей участвовать в празднике Сердцевины.

Нина упала на колени, обвив руками мать Ханны. Она чувствовала, как их обеих трясет от рыданий.

– Я убью его, – сказала Нина. – Клянусь.

– Это ее не вернет.

Но Нине было плевать. Слишком многого она лишилась. Она пощадила Йорана. Умоляла Зою пощадить фьерданских солдат на поле боя. Милосердие, милосердие, всегда это милосердие. Но что хорошего в милосердии, когда смерть все равно забирает лучших из них? Матиаса больше нет. И Ханны.

«Прояви немного милосердия к моему народу».

Может быть, фьерданцы и заслуживали милосердия, но их лидеры – Брум, этот принц-изверг – точно нет. Они с Ханной осмелились мечтать о новом мире, но сделали ставку не на того человека.

Над палубой раздался звук горна. Принц явился.

– Мила, держи себя в руках, – взмолилась Ильва. – Возможно, есть какое-то объяснение.

– Он убил ее, Ильва.