– Я не святая. Я – солдат.

Он попытался развести руками, но на запястьях предупреждающе звякнули кандалы.

– И все же, разве мы не творим чудеса?

– Юрий точно еще там, и это он разглагольствует, да? – Эта поездка начинала казаться бесконечной. – Я не творю чудеса. Я практикую Малую науку.

– Ты не хуже меня знаешь, что когда-то грань между святым и гришом была размыта. То было время чудес. Возможно, это время вот-вот наступит снова.

Зоя не желала иметь с этим ничего общего.

– А когда один из убийц Апрата проскользнет мимо моей охраны или фьерданская пуля попадет мне в сердце, я воскресну, как Григорий? Как Елизавета? Как ты?

– А ты так уверена, что тебя можно убить?

– О чем это ты говоришь?

– Силу, которой я владею, которой владели Елизавета, Григорий и Юрис и которая теперь течет по твоим венам, не так-то легко стереть из этого мира. Ты можешь подстрелить птицу в небе. Но вот поразить само небо намного сложнее. Только наша собственная сила может уничтожить нас, и даже это не гарантирует успех.

– А как насчет твоей матери?

Взгляд Дарклинга снова скользнул к занавешенному окну.

– Давай не будем говорить о прошлом.

Она была Зоиной наставницей, почитаемой и обожаемой, безмерно могущественной.

– Я видела, как она бросилась с вершины горы. Она пожертвовала собой, чтобы остановить тебя. Это была ее мученическая смерть?

Дарклинг ничего не ответил. Но Зоя уже не могла остановиться.

– Григория сожрал медведь. Елизавету четвертовали. И они все равно воскресли. В Элбьенских горах рассказывают истории о Темной Матери. Она появляется, когда ночи становятся длинными. И крадет жар из кухонных очагов.

– Лжешь.

– Возможно. Всем нам есть что рассказать.

Зоя подняла занавеску, затем опустила стекло и вдохнула морозный зимний воздух.

Деревья стояли укутанные в снегу, ветви берез блестели от наледи.

Она почувствовала, как что-то внутри шевельнулось, будто бы просыпаясь, будто бы тому, что бы там ни пряталось в ней, тоже захотелось вдохнуть сосновой свежести. Эти леса должны были казаться пустыми, возможно, даже зловещими, особенно из-за растущих теней, но вместо этого…

– Ты это чувствуешь? – спросил Дарклинг. – Здесь мир более живой.

– Помолчи.

Она не хотела делить это с ним. Была зима, но ей слышались птичьи трели, шорох лесных зверьков в кустах. Она видела следы зайца на белом покрывале снега.

Она потянулась и подняла занавеску со стороны Дарклинга. Отсюда им был виден пологий холм и заброшенный санаторий.

– Что это за место? – спросил Дарклинг.

– Когда-то давно здесь была дача одного князя. А холм покрывали его виноградники. Потом, во время вспышки чумы, здесь был изолятор. Виноградники перекопали, чтобы хоронить умерших. К тому времени, как карантин закончился, князь уже умер, и дом никому не был нужен. Считалось, что он проклят. Мы решили, что это самое подходящее место для этого злополучного предприятия.

Санаторий находился на большом расстоянии от деревень и городов и давно имел репутацию проклятого. Не было нужды беспокоиться о нежданных гостях.

Пока они наблюдали, к дому подъехал экипаж, из которого вышли трое – мужчина, парнишка в сопровождении рыжей кошки, которая сразу же рванула в лес, и маленькая, хрупкая девушка с длинными, белыми как первый снег волосами. Она подняла лицо к небу, словно позволяя зимнему солнцу наполнить ее светом.