Мало этого: приведя Ульдиссиана назад, в Серам, он, несомненно, на веки вечные очернит себя в глазах Серентии…

В то время как остальные местные разбегались кто куда, оба помчались к околице. Ко всякой увесистой всячине, то и дело проносившейся мимо, прибавились доски, сорванные ветром со стен и крыш. Одного из людей Тиберия сшибла с ног, опрокинула на спину бадья от деревенского колодца, угодившая стражнику прямехонько в грудь. Ахилий хотел было остановиться у распростертого навзничь тела да поглядеть, жив ли упавший, но побоялся тем самым подвергнуть опасности Серентию.

С несказанным облегчением вбежал он в заросли, таща за собой дочь Кира… и, благодаря остроте чутья, немедля заметил разницу между погодой в лесу и безумством стихий над Серамом. Как будто дверь за собою захлопнул! Листва еле-еле подрагивала, вой урагана почти утих…

Но, несмотря на это, охотник не замедлял шага, пока оба не отбежали подальше от деревенской околицы. Только здесь, невдалеке от исполинского дуба, Ахилий и осмелился остановиться – и то больше ради спутницы, чем ради себя самого.

– Ты в порядке? – не мешкая, спросил он.

Серентия, тяжко дыша, кивнула и обвела заросли ищущим взглядом.

– Найдем мы его, Серри, найдем, – проворчал охотник, слегка расстроенный этаким невниманием после того, как помог девушке спастись от беды.

Но, стоило Ахилию вспомнить о Кире, ему сразу же сделалось совестно.

– Интересно, а если…

Но тут дочь торговца разом умолкла: все вокруг неожиданно стихло.

Оба оглянулись на родную деревню. Удары молний прекратились, и ветер в селении унялся, и тучи, что удивительнее всего, не просто поубавились, но выглядели так, будто сквозь них уже пробивается солнце.

– Хвала высшим силам! Чудо! – выпалила Серентия.

Однако в сердце Ахилия, напротив, зашевелился тот самый, ни на что не похожий страх. Подобное он испытал лишь раз в жизни… впервые коснувшись древнего камня, найденного в лесу.

Серентия шагнула назад, к деревне, но охотник потянул ее глубже в лесные заросли.

– Ульдиссиан! – напомнил он, хотя возвращаться в Серам ему не хотелось не только из-за крестьянина. – Нам туда, помнишь?

Дочь торговца согласно кивнула. На ее прекрасном лице вновь отразилась небывалая решимость. Как бы Ахилий хотел, чтобы такое выражение чувств хоть раз предназначалось ему.

Собственными глазами видевший, как Ульдиссиан направляется в эту часть леса, охотник, однако же, обнаружил, что отыскать след друга куда труднее, чем он ожидал. Следов за собою Ульдиссиан почти не оставил. Правду сказать, Ахилию нередко приходилось идти наугад, так как крестьянин двигался по лесу неприметней любого зверя. Кабы не особое чутье – чутье, о коем Ахилий никогда никому не рассказывал, но неизменно помогавшее ему в поисках дичи, – искать бы ему Ульдиссиана до скончания века.

Вдобавок, то же чутье, то же знание, что позволяло Ахилию не сбиться с верного следа, подсказывало: в лесу Ульдиссиан встретился с кем-то еще. След этот охотнику был незнаком, а, судя по легкости шага, оставила его та самая аристократка, кому же больше? Неведомая сила, укрывавшая Ульдиссиана от посторонних глаз, покровительствовала и ей: сосредоточиться на следах аристократки оказалось даже трудней, чем отыскивать след крестьянина.

Отчего-то это снова напомнило Ахилию о древнем камне. С тех самых пор, с этой самой находки, и началась череда странных, тревожных событий, некоторые из коих казались охотнику бесспорно противоестественными. Вспомнив вырезанные на камне знаки, Ахилий задумался: удастся ли Мендельну со временем их перевести? Ведь Мендельн очень умен.