В этот момент я встретилась взглядом с Громовым. Его серо-жёлтые глаза светились радостью, и на последнем ударе курантов я добавила:

«Пусть он встретит женщину, которая полюбит его так же, как мама любила папу».

И как только зазвучал гимн России, Лисёнок вскинулась и громко спросила:

— Ну так что насчёт подарков-то?

Лика захихикала, Максим улыбнулся, а я вопросительно на него посмотрела.

— Что думаешь?

— Ладно, девочки, — Громов хлопнул в ладоши. — Идите-ка на секунду в свою комнату, хорошо? А сюда Дед Мороз наведается.

— Красный нос который?

— Нет, фиолетовый. Идите, если хотите подарки получить!

Пара минут — и мы с Максимом выгрузили все свёртки под ёлку. Заметив, что он добавил и свёрток для меня, я последовала его примеру.

Девочки не вышли из комнаты — они из неё вывалились, как только Максим прокричал: «Можно!». И тут же ринулись к ёлке, чуть не сметя по дороге собственного отца.

Следующие несколько минут я только и слышала, что восторженные охи и вздохи Лисёнка. А вот Лика…

Лика молча распаковала плюшевого медведя и с минуту на него смотрела. Потом подняла на нас с Максимом глаза, и я с удивлением заметила в них слёзы.

— Спасибо, — сказала она негромко, — я о таком давно мечтала.

— Правда? — удивилась я. Девочка кивнула.

Когда Лика разворачивала следующий маленький свёрток, я придвинулась поближе, чтобы лучше видеть её лицо. Всё-таки это был подарок, который я придумала сама и выбирала очень долго…

В коробочке лежал золотой медальон — две целующиеся птички. Две цепочки, два замка.

— Это медальон, — объяснила я Лике, как только она открыла коробку. — Он состоит из двух частей. Одну часть оставишь себе, а вторую подаришь человеку, которого полюбишь. Близкому человеку, другу или возлюбленному — как тебе самой захочется.

Девочка рассматривала птичек, поглаживая их подушечками пальцев, и молчала.

— Не нравится? — я начала беспокоиться.

— Нравится, — она наконец посмотрела на меня и улыбнулась. А потом добавила, словно не решаясь на что-то:

— Можно… я тебе тоже кое-что подарю? Только это… в нашей с Лисёнком комнате…

— Да, конечно, — я кивнула и направилась за Ликой, так и не посмотрев, что мне приготовил Громов. Впрочем, я знала, что Максим не обидится на меня за это промедление.

В комнате девочка залезла в комод и вынула большую и толстую тетрадку-альбом с плотной бумагой. Несколько секунд Лика держала её в руках, а потом отдала мне, при этом погладив тетрадку по обложке ладонью очень нежно, как живую.

Я открыла её. И еле сдержала изумлённый вздох.

Со всех страниц тетрадки на меня смотрела… я сама. Я сижу в кресле и читаю книжку, я готовлю что-то у плиты, я смеюсь, я грущу, я улыбаюсь… Сотни маленьких зарисовок меня — в полный рост, в профиль и анфас, в разной одежде и обстановке… Я переворачивала листок за листком, поражаясь технике исполнения этих портретов, чёткости линий и точности образа — я даже понимала, какие именно моменты нашей жизни Лика рисовала по памяти…

На одном из последних листов акварелью было нарисовано только моё лицо. Я смеялась, глаза радостно светились.

— Этот портрет — мой любимый, — сказала Лика тихо.

Я подняла глаза. Девочка стояла, повесив голову, и робко смотрела на меня. Как будто ждала, что я буду её ругать.

Громов говорил, что Лика ходит в художественный кружок с пяти лет, но я не предполагала, насколько хорошо она рисует.