— Сядем ближе, — шепнул Карпухину Анисимов, и они пересели на первый ряд, Руфь и Сима пристроились сзади. Лэптоп Карпухин держал между колен, он всю дорогу обнимал компьютер так, как не обнимал родную супругу, почему-то ему казалось, что каждый второй пассажир поезда или прохожий на улице смотрит на него подозрительно. Оставлять лэптоп дома Карпухин не хотел — мало ли что может случиться в пустой квартире, на окнах которой нет решеток. Залезть на балкон из соседней квартиры или даже с улицы было так легко, что сам он еще несколько лет назад смог бы проделать это без посторонней помощи.

Откуда ни возьмись, появился Мейер, кивнул Карпухину, Анисимова будто и не заметил, видимо, они уже виделись сегодня. В зал вошли сначала Юля, не обратившая на Карпухина с Анисимовым никакого внимания, а за ней, держа друг друга за руку, — Игорь, такой же мрачный, каким его Карпухин запомнил с первой их и последней встречи, и пожилая на вид женщина в темном платье, седая, с потухшим взглядом, но внешне спокойная: жена Гинзбурга Мария. Они сели поодаль, не стали пробираться ближе, а больше в зале никого не было, даже журналистов, хотя, как казалось Карпухину, они-то должны были заинтересоваться — оставят ли под стражей человека, обвиняемого в убийстве. Анисимов обратил внимание на недоумение Карпухина, наклонился и сказал тихо:

— Пресса вся в Сдероте, там сейчас премьер-министр встречается с жителями. Вы в курсе, что палестинцы каждый день выпускают по городу две-три ракеты? Вчера «кассам» попал в детский сад, убил ребенка, вот люди и бунтуют…

Он не закончил, потому что судья, маленькая сухонькая женщина в строгом и очень ей идущем деловом костюме, поднялась и провозгласила довольно тихим голосом, не утруждая себя необходимостью донести свои слова до всех, сидевших в зале, — имеющий уши да услышит:

— Обвинение против Михаэля Гинзбурга в убийстве, решается вопрос о возможности изменения меры пресечения.

В первую секунду Карпухин с удивлением подумал: неужели я все понимаю? Как это возможно? Он сразу пришел в себя: слова судьи ему переводил Анисимов, а сидевшая позади Руфь вытянула шею, чтобы тоже слышать перевод.

— Ага, — сказал Карпухин, давая понять, что врубился и будет слушать внимательно.

— По делу, — продолжала судья, — появились дополнительные материалы полицейского следствия. Прошу изложить.

Встал Берман и поднялся на кафедру, стоявшую напротив судейского стола. Следователь положил перед собой пухлую папку и принялся искать в ней какую-то запись. Не нашел, достал из кармана футляр с очками, раскрыл, медленно водрузил очки на нос и начал процедуру поиска с начала. Судья терпеливо ждала, ничем не показывая своего недовольства.

— О'кей, — сказал офицер и стал читать — монотонно, будто поэт свою новую поэму, так что Анисимов успевал не только переводить, но кратко комментировать сказанное:

— По согласованию со следственным отделом частный детектив Ноам Мейер, лицензия номер… провел расследование… ну, это он излагает, какую стену осматривал Ноам… обнаружены два пулевых отверстия и две пули, которые были извлечены и представлены на экспертизу… хорош гусь, его послушать, так он сам и поручил Ноаму эти пули отыскать, да… Была назначена баллистическая экспертиза, которую провели эксперты-баллистики Игаль Агерти и Гай Формер.

Судья прервала следователя коротким предложением, и Берман поспешно закрыл свою папку.

— Что? — поразился Карпухин. — Все?

— Она хочет, чтобы эксперты сами доложили, — пояснил Анисимов. — Вон тот, высокий, — майор Агерти, лучший специалист по баллистике в полицейском управлении. Действительно, лучший, это я могу подтвердить, потому что…

Анисимов не закончил фразу — лучший баллистик, выйдя к свидетельской кафедре, начал говорить быстро, эмоционально, размахивая руками и не обращая внимания на судью, которая время от времени пыталась вставить то ли вопрос, то ли замечание.