Мимо проходила группа пожилых французских туристов. Бодрый молодой экскурсовод в ярко-красном шелковом платке на шее что-то быстро тараторил. Туристы пялились на оперативников и цокали языками.

— Чего это они?.. — нахмурился Любимов.

Среди коллег никто французского не знал, только Семен немного — фразы «Апре ну ле делюж», что означало «После нас хоть потоп», и «Ноблесс оближ», что означало «Положение обязывает»… Ну, плюс еще то, что все знают, из фильма про трех мушкетеров — «а ля герр ком а ля герр» и прочее «пуркуа па?». Но один из понятых оказался полиглотом.

— Он им говорит, что вы члены секты местосвятцев… Что у вас ритуал поклонения местам, в которых произошли какие-то значительные события… Вот на этой скамейке Достоевский якобы придумал сюжет романа «Преступление и наказание». И что, когда не будет свидетелей, вы начнете есть землю, — такой ритуал…

— Что-о? — Любимов грозно поднялся на ноги.

Парень в шарфе быстро увел своих французов.

— Я уже все колени себе стер, — пожаловался Гриша Стрельцов. — Кто мне за брюки заплатит?!

— Еще бы! С таким брюхом, — хохотнул Семен. — «Рвать цветы легко и просто детям маленького роста…»

— Мужчины, это наш шанс, — Любимов вновь опустился на колени. — Ищите и обрящете…

— Университетского образования нам не хватает, — вздохнул Рогов. — Сюда бы следователя Александра Васильевича…

— Чтобы он кверху задницей по Летнему саду ползал?.. — усомнился Любимов.

— А ты хочешь, чтобы книзу? — не остался в стороне Семен.

Понятые недоуменно переглянулись. Будет что домашним рассказать: и про секту, и про прокуратуру…

Другую группу, наблюдающую за поисками, составляли три женщины с собачками на поводках. Все дамы были разных комплекций, расцветок и возрастов, а собачки, напротив, очень похожие — маленькие злобные шмакодявки с острыми ушами.

— Вы не в курсе, что они ищут? — спросила первая дама.

— Сама точно не знаю, — ответила вторая, — но я слышала, что пробирку с вирусами разбили. Теперь их собирают.

— А какие вирусы? — испугалась первая.

— То ли чумы, то ли сибирской язвы… — не смогла припомнить первая.

— А может, птичьего гриппа? — насторожилась третья.

— Или коровьего бешенства? — предположила первая.

Собачонки дружно затявкали. Женщины развернулись и быстро пошли к выходу.

В это время Рогову улыбнулась удача. Разгребая гравий под самой скамейкой, он болезненно воскликнул:

— Ай, бляха!

Из небольшой ранки на пальце торчал стеклянный осколок.

— Замри, Вася! Терпи! — Любимов схватил коллегу за руки и повернулся к понятым. — Товарищи, зафиксируйте стеклышко, пока вся кровь не вытекла…

Семен достал прозрачный пакетик и пинцет:

— Вась, давай упакую…

В туалет Брилева проводили с охранником. Над умывальником висело грязное и потрескавшееся зеркало, в котором отражалось опухшее неуверенное лицо студента с потухшим, жалобным взглядом. Если и вспоминать Достоевского, то — «Униженных и оскорбленных».