Огней становилось все меньше. Я задумался, отчего это — из-за позднего времени или из-за малонаселенности местности. Сначала я обрадовался, что в машине есть приемник. Но чисто он ловил только одну станцию, и, в третий раз прослушав песню про ангела, который неслышно проходит по комнате, я выключил его. Иногда покрытие дороги менялось, и шины гудели по-другому — выше или, наоборот, ниже. В три часа, где-то сразу же за Ренном, я чуть не уснул за рулем. Во всяком случае, мне померещились впереди люди, перебегающие автостраду. Я открыл окно, доехал до ближайшей стоянки, выпил весь кофе из термоса и сделал десять приседаний.
Отправившись дальше, я стал вспоминать выступление Кортена в суде. Это была игра с высокими ставками. Его показания должны были не спасти Тиберга и Домке, а только звучать так, как будто их цель — именно спасение обвиняемых; при этом они не должны были навредить самому Кортену. Зёделькнехт чуть не велел арестовать его. Как Кортен чувствовал себя при этом? Спокойно и уверенно, потому что кого угодно мог убедить в своей правоте? Нет, угрызения совести его вряд ли мучили. По моим бывшим коллегам-юристам мне были знакомы оба эти средства преодоления собственного прошлого: цинизм и уверенность в том, что ты всегда был прав и всего лишь выполнял свой долг. Может, и в глазах Кортена вся эта история с Тибергом послужила лишь умножению славы РХЗ?
Когда позади остались дома Каре-Плугера, я увидел в зеркале первые проблески рассвета. Еще семьдесят километров до Трефентека. В Плоневе-Порзе уже были открыты бар и кондитерская. Я съел два круассана с кофе на молоке. Без четверти восемь я стоял на берегу бухты Трефентека. Я въехал на машине прямо на мокрый от волн, твердый песок. Серое море, придавленное серым небом, катило свои волны, которые разбивались справа и слева об отвесный берег залива, обдавая его грязной пеной. Здесь было еще теплее, чем в Париже, несмотря на сильный западный ветер, гнавший облака. Кричащие чайки ловили потоки воздуха, взмывали в небо, едва шевеля крыльями, и камнем падали.
Я отправился на поиски Кортена. Проехав немного назад, я повернул на проселочную дорогу и выехал к северному берегу. Изрезанный бухтами и выступающими в море скалами, он тянулся вдаль насколько хватало взгляда. Впереди я заметил некий силуэт, который мог быть чем угодно, от водонапорной башни до ветряка. Я поставил машину у растрепанного ветром сарая и взял курс на башню.
Прежде чем я увидел Кортена, меня учуяли его таксы. Они издалека помчались мне навстречу и облаяли меня. Потом из какой-то ложбины показался Кортен. Мы были недалеко друг от друга, но нас разделяла бухта, и мы пошли навстречу друг другу по тропе над отвесным берегом.
18
Старые друзья
— Ты плохо выглядишь, дорогой мой Зельб! Пару дней отдыха тебе не повредят. Я не ждал тебя так рано. Давай пройдемся немного. Хельга готовит завтрак к девяти. Она обрадуется твоему приезду. — Кортен взял меня под руку и попытался увлечь за собой. Он был в легком шерстяном пальто и выглядел отдохнувшим.
— Мне все известно! — сказал я и сделал шаг назад.
Кортен испытующе посмотрел на меня. Он мгновенно все понял.
— Да, это, наверное, для тебя непросто, Герд. Это и для меня было непросто, и я был рад, что мне не пришлось отягощать этой виной ничью совесть.
Я молча уставился на него. Он опять подошел ко мне, опять взял меня под руку и повел за собой.
— Ты думаешь, я сделал это тогда ради карьеры? В этой неразберихе последних военных лет было необычайно важно внести ясность в вопрос об ответственности, принять однозначные решения. У нашей исследовательской группы не было будущего. Мне тогда было очень жаль, что Домке по своей собственной вине оказался вне игры. Но не он один — многие тогда сложили головы, причем более талантливые и толковые, чем он. И у Мишке тоже был выбор, а он предпочел искать приключения на свою голову. |