— Неужели ты действительно забыла нашу поездку в Эденкобен, в День отцов? Тогда получается, что это скорее мне надо обижаться на тебя!

— О боже!.. Где и когда я должна играть в теннис? Неплохо бы, конечно, узнать — почему?

— Я заеду за тобой в четверть пятого. Домой, договорились?

— А потом отвезешь меня на репетицию! — Она поет в хоре «Маннхаймер-лидертафель».

— С удовольствием. Мы с тобой сегодня играем с пяти до шести на теннисном корте РХЗ в Оггерсхайме. Смешанный парный турнир с одной секретаршей и ее другом, главным подозреваемым в деле, которое я сейчас расследую.

— Как интересно! — сказала Бабс.

Иногда мне кажется, что она не принимает мою работу всерьез.

— Если тебя интересуют подробности, я расскажу тебе все по дороге. А если нет — тоже неплохо: мне нужно, чтобы ты вела себя естественно и непринужденно.

Раздался звонок на урок.

Надо же — он действительно звучал так же, как и в мои школьные годы. Мы с Бабс вышли в коридор. Ученики устремились в свои классы. Они были не только иначе одеты, чем мы, и носили другие прически — у них были другие лица. Они показались мне какими-то более неприкаянными, они явно знали больше, чем мы в свое время, но эти знания их не радовали. У них была какая-то вызывающая, грубая и в то же время неуверенная манера двигаться. Воздух вибрировал от их крика и грохота. Мне даже стало не по себе.

— Как ты здесь выдерживаешь, Бабс?

Она не поняла. Возможно, не расслышала вопроса. Она вопросительно посмотрела на меня.

— Ну ладно, до скорого. — Я поцеловал ее. Несколько учеников засвистели.

Наслаждаясь покоем и тишиной в машине, я съездил в универмаг «Хортен», купил шампанское, теннисные носки и две аудиокассеты для своего отчета, который сегодня вечером собирался надиктовать на пленку.

20

Красивая пара

Мы с Бабс приехали минут за десять до начала игры. Ни зеленого, ни серебристого кабриолета еще не было. Меня это вполне устраивало. В свой теннисный костюм я облачился еще дома, шампанское я попросил поставить в холодильник. Мы уселись на верхней ступеньке лестницы, ведущей от террасы теннисного клуба к кортам. Отсюда нам хорошо была видна автостоянка.

— Ты волнуешься? — спросила Бабс. По дороге сюда она не проявила интереса к этой истории и сейчас спросила скорее из вежливого участия.

— Да. Мне, наверное, пора уже бросать работу. Раньше было как-то легче. Вот этот случай, например, неприятен тем, что главный подозреваемый, некий Мишке, мне очень даже симпатичен. Сейчас ты с ним познакомишься. Я думаю, он тебе понравится.

— А секретарша?

Может, она чувствовала, что фрау Бухендорфф в этом деле не просто статист?

— Она тоже очень приятная.

Мы с Бабс выбрали неудачное место: те, кто играл до пяти, теперь поднимались на террасу, а игроки следующей смены выходили из раздевалок и спускались мимо нас по лестнице.

— Твой подозреваемый ездит на зеленом кабриолете?

Теперь и я увидел, что подъехали Мишке и фрау Бухендорфф. Он выскочил из машины, торопливо обошел ее и с глубоким поклоном открыл ей дверцу. Она смеясь вышла и поцеловала его. Красивая, окрыленная, счастливая пара.

Фрау Бухендорфф заметила нас, когда они подошли к лестнице. Она помахала нам правой рукой и ткнула левой Мишке в бок. Тот тоже поднял руку в знак приветствия. В ту же секунду он узнал меня, рука его замерла в воздухе, лицо застыло. На какое-то мгновение Земля перестала вертеться, теннисные шары повисли в воздухе, как заколдованные, и звуки исчезли.

Потом все вновь ожило. Они поднялись к нам. Фрау Бухендорфф сказала:

— Мой друг Петер Мишке, а это господин Зельб, о котором я тебе говорила.