— Не угадал, Филипп. В этой коробочке немного сухой автомобильной краски с примесью чего-то еще, и мне надо знать, не кровь ли это, и если да, то желательна еще и группа крови. Но это не результат дефлорации на капоте моей машины, как ты, наверное, подумал, а материал следствия, которое я веду.

— Ну, одно не исключает другого. Но как бы то ни было, я организую анализ. Это срочно? Ты подождешь?

— Нет, я позвоню тебе завтра. А когда мы вместе выпьем по стаканчику вина?

Мы договорились встретиться в воскресенье вечером в «Баденских винных подвалах». Когда мы вместе вышли из столовой, Филипп вдруг рванулся вперед — в лифт как раз вошла какая-то медсестра с дальневосточной внешностью. Он в последнюю секунду успел вскочить в кабину, прежде чем закрылась дверь.

В конторе я сделал наконец то, что мне давно уже пора было сделать: позвонил в офис Фирнера, обменялся несколькими словами с фрау Бухендорфф и попросил соединить меня с Фирнером.

— Приветствую вас, господин Зельб. Чем могу служить?

— Я хотел поблагодарить за корзину, которую обнаружил у себя в прихожей, когда вернулся из отпуска.

— А, вы были в отпуске? И где же вы отдыхали?

Я рассказал про Эгейское море, про яхту и про то, как видел в Пирейском порту судно с контейнерами РХЗ. Фирнер студентом путешествовал с рюкзаком на спине по Пелопоннесу, а сейчас время от времени ездит в Грецию по служебным делам.

— Мы занимаемся консервацией Акрополя, защищаем его от эрозии, проект ЮНЕСКО.

— Господин Фирнер, а чем закончилось мое дело?

— Мы последовали вашему совету и перевели протоколирование данных о выбросах в автономный режим, отключив его от нашей системы. Мы сделали это сразу же, как только получили ваш отчет, с тех пор у нас не было никаких проблем.

— А что вы сделали с Мишке?

— Он провел у нас целый день недели две назад и выдал кучу полезной информации о системе, возможностях внедрения и мерах предосторожности. Толковый малый.

— А полицию вы к этому делу не подключали?

— Мы в конце концов решили ее не привлекать. Через полицию эта история дошла бы до прессы, а нам такого рода публичность ни к чему.

— А как же ущерб?

— Мы все обдумали. Если вас это интересует: кое-кому из руководства идея просто отпустить Мишке на все четыре стороны после того, что он натворил, сначала показалась совершенно неприемлемой, ведь размер ущерба составил около пяти миллионов. Но, к счастью, экономические соображения перевесили юридические планы Эльмюллера и Остенрайха, которые хотели вынести дело Мишке на рассмотрение федерального Конституционного суда. В этом, конечно, было свое рациональное зерно: на примере случая с Мишке можно было продемонстрировать, каким опасностям подвергаются промышленные предприятия в связи с новым регулированием контроля за выбросами. Однако это тоже было чревато нежелательной оглаской. Кроме того, из Министерства промышленности до нас дошла информация, что, судя по всему, в Карлсруэ не видят особой надобности в еще одном докладе с нашей стороны.

— То есть все хорошо, что хорошо кончается?

— В свете того, что Мишке, как выяснилось, погиб в результате автомобильной катастрофы, я бы назвал такую формулировку несколько циничной. Но вы правы, для завода все действительно кончилось относительно хорошо. А вы к нам еще как-нибудь заглянете? Кстати, я и не знал, что вы с генеральным старые друзья. Он рассказывал нам об этом, когда мы с женой недавно были у него в гостях. Вы знаете его дом на Людольф-Крель-штрассе?

Я знал дом Кортена в Гейдельберге, один из первых домов, построенных в конце пятидесятых годов с учетом современных требований охраны личности и объекта.