Мы пошли вместе с Потапычем посмотреть на реку. Вода и впрямь подобралась к баньке. В одну из стен беспрерывно били злые мутные волны.

Гроза прекратилась, но дождь лил по-прежнему, а ветер, казалось, еще усилился.

— Ну, косохлест какой, — ворчал дед, помогая нам стащить на воду лодку. — Оставался бы ты, Потапыч, погуляют там и без тебя.

Потапыч только улыбнулся. Он положил в пляшущую на воде лодку весло и аккордеон, похлопал деда по спине и оттолкнулся.

— Степану Тимофеевичу поклонись, — крикнул старик. — Не забудь. И жениху...

Потапыч кивнул. Он сделал несколько резких гребков и исчез.

И почему-то мне показалось, что волны на реке совсем не сильные и дождь уже кончается. И что не стоило слушать дедовы россказни про страшные зыбуны, а нужно было ехать.

— Племяш, — мотнул головой в сторону реки дед Андрей. Мы постояли еще немного, вглядываясь в густую темень, и пошли в избу.

— Ты что же, по-родственному, значит, племянничку лодку-то дал? — с обидой заметил деду мой приятель. — И о зыбунах забыл...

— От чудак! — засмеялся дед Андрей. — Так то ж Потапыч, ему леший дядя! Не дай я лодки, он бы вплавь пошел...

Деду стало вдруг весело. Глаза у него блестели, он тер огромной ладонью лысину и все повторял:

— От чудак... от чудак... Да Потапыч бы... знаешь... Э... э... да что с вами толковать... Потапыч здесь каждую ольху знает. Да и удачный он. Ох удачный... За что ни возьмется, все сделает.

На следующий день мы проснулись рано, попили молока и, собрав свои вещички, пошли на берег.

Мутная река еще волновалась, но ветра не было. Тяжелые облака висели неподвижно, а вдали, над лесом, пробился узкий луч солнца.

Горсть смородины

Жаркий летний день. Ни ветерка. Небо затянуто облаками, но чувствуется по всему, что солнце где-то совсем рядом, за этими ленивыми, распластанными облаками: вот-вот пробьется яркий, плотный луч и заколобродит по лесам и полянам.

Мы сидим с Павлом Георгиевичем на пригорке у подножия леса. Отдыхаем, полдня пробродив по лесу в поисках первых грибов колосовиков. Вокруг — царство травы. Душистый клевер, кукушкины слезы, полевая гвоздика... Сиротинки-колокольчики касаются лица.

Разговор идет у нас немножко сумбурный — о «Пестрых рассказах» Элиана, о Пришвине, об озере Вялье, где «окунь берет на голый крючок», о ларах — богах странствий и о празднике перепутий, который праздновали древние...

Говорим о смелой женщине Анисье Викуловой, которая спасала наших солдат в 1941-м от немцев и которую повесили фашисты на Дружной горке. Сетуем, что сейчас об Анисье почти все забыли.

— Неплохо бы пионерам разыскать очевидцев...

Павел Георгиевич — учитель географии и труда в средней школе. Знакомы мы с ним давно, но встречаемся очень редко — последний раз виделись лет пять тому назад.

Мое первое знакомство с ним было заочным, по нескольким пейзажам. Я увидел их в доме хороших своих друзей и, как сейчас помню, обрадовался этой встрече. Не могу утверждать, что сделаны они были профессионально, но меня подкупала какая-то грустная ласковость... И еще — они были очень знакомы мне. Словно увидел перелески и проселки, по которым только что шел...

— Рисуешь сейчас? — спрашиваю я Павла Георгиевича.

Он смеется.

— Вспомнил забавы детства!

И уже серьезно:

— Время! У тебя его много, свободного? Вот уж, кажется, сколько лет преподаю. Иногда думаю: можно бы и не тратить столько времени на подготовку к уроку.