Олянка осталась бы, да снаружи её поджидала Куница. Та могла забеспокоиться, что Олянки долго нет.

— Не могу, Любимушко, идти мне надо, — быстро проговорила она. — Я на следующую ночь снова загляну, проведаю тебя. А теперь отдыхай, не сиди за книжками за полночь...

Скользнув на прощание полувоздушной лаской по его щеке, Олянка выскочила в окно — съехала вниз по горке из хмари. Приземлившись, она подняла взгляд: конечно, Любимко был там, смотрел ей вслед. Не оставляя отпечатков на снегу, Олянка устремилась прочь, пересекла сад и перемахнула через забор.

— Ну что, отдала мужу снадобье? — спросила Куница. — Долго ты... Я уж беспокоиться начала.

— Всё благополучно, — коротко ответила Олянка. И добавила: — Вот что... Давай-ка мы прямо сейчас в обратный путь пускаться не станем, обождём пару дней где-нибудь поблизости. Я хочу убедиться, что Любимко пошёл на поправку.

— Бабушка велела возвращаться сразу же, — нахмурилась Куница. — А Бабушка ничего зря не говорит.

— Куна, прошу тебя, давай подождём! — взмолилась Олянка. — Так мне спокойнее будет!

— Ох, чует моё сердце, не кончится это добром, — покачала та головой.

Но поддалась на уговоры Олянки и согласилась. Они расположились на отдых в лесном подземелье, подальше от людских глаз. Близился рассвет, и начинать охоту смысла не было, поэтому они заморили червячка орехами и утолили жажду из бурдючка с водой, который предусмотрительная Куница захватила с собой. Усталость взяла своё, и Олянка провалилась в сон, даже не успев перекинуться в мохнатого зверя для тепла.

После заката Олянка, не обращая внимания на бурчание Куницы, отправилась к усадьбе.

— Вот чует моя задница, зря ты возвращаешься, — то и дело твердила спутница.

— М-м, да твоя задница — просто чудесная! — съязвила Олянка. — Не только колет орехи, но ещё и будущее угадывает.

Куница была мрачнее тучи.

— Не смешно. Вот чую я, пожалеешь ты, что Бабушку ослушалась!

Едва Олянка приземлилась с внутренней стороны забора и сделала несколько шагов к дому, как на неё бросился Верный — огромный сторожевой пёс.

— Верный, ты что, это же я! — попробовала успокоить его Олянка.

Но видно, запах её изменился, нечеловеческим стал, оттого и не признавал её Верный. Зверем от неё пахло.

— Верный, ну хоть голос-то мой узнай! — умоляла Олянка.

Что толку разговаривать? Надо было сразу лезть на дерево, а она замешкалась. И напрасно: видимо, поджидали её и готовили засаду. Из дома выскочили слуги с медвежьими острогами, залаяли надрывно другие псы.

— Взять, взять её! Куси! — А это сам Ярополк натравливал на Олянку своего любимого пса Волчонка. Не зря его так звали: текла в нём волчья кровь.

— Олянка, беги! — послышался крик Любимко из открытого окна. — Батюшка, что ж ты делаешь?! Не смей! Это же Олянка!

— Сиди там! — зычно рявкнул в ответ отец. — Не твоя это уж жена, а нелюдь, оборотень!

— Батюшка, выпусти меня, а то спрыгну! — Любимко взобрался на подоконник, держась рукой за раму.

— Не вздумай, дурень, убьёшься!

— Убери собак, а то прыгну!

Любимко заперли в комнате — видно, чтоб не смог предупредить Олянку. Высоко было прыгать, опасно... А псы лаяли, лаяли без конца; обеспокоенный угрозой сына, Ярополк придержал Волчонка и Верного.

— Батюшка, не Олянка нелюдь, а ты! — плетью хлестнул ночной воздух отчаянный голос Любимко.

— Ты как с отцом разговариваешь, щенок? — гневно сверкнул глазами Ярополк. — Выпоили, выкормили с матерью тебя, а ты эвон как поёшь?!

— Убери собак, дай ей уйти! — требовал Любимко, и в его голосе звенела доселе неслыханная стальная твёрдость.