— Убери собак, дай ей уйти! — требовал Любимко, и в его голосе звенела доселе неслыханная стальная твёрдость. — Коли хоть волос упадёт с её головы — прыгну!

Ярополк зарычал и дёрнул собак назад. Но Волчонок ослушался хозяина... Видно, недостаточно твёрдо его рука держала поводок. Огромный пёс вырвался и бросился на Олянку, скакнул, разевая клыкастую, истекающую яростной слюной пасть...

Какая-то невысокая, стройная тень заслонила Олянку. Кто-то прыгнул Волчонку навстречу, и уже в следующий миг пёс повалился на снег, скуля и хрипя: за горло его держала Куница. В людском облике она была даже легче этого могучего, широкогрудого кобеля, но по силе превосходила его в разы. Сев на Волчонка сверху, она вдавила его в снег и стискивала горло.

— Волчонка моего не трожь, тварь! — рыкнул Ярополк и, выхватив у слуги острогу, метнул в Куницу.

Тяжёлое охотничье копьё, брошенное опытной рукой воина, пронзило бы ей грудь, но в этот миг в ушах Олянки запищали, зашептали голоски молвиц, и время растянулось, как тесто. Застыл Ярополк с гневно оскаленными зубами, замер в окне Любимко с ужасом на лице, окаменели слуги и собаки. «Шу-шу-шу... Навь-Навь-Навь», — шелестело в ушах Олянки. Растерялась, сплоховала! Бабушку не послушала, а та права была.

Тестом тянулся миг, стонал и пел, как струна, готовая лопнуть... И покуда он не лопнул, Олянка схватила зависшую на полпути к груди Куницы острогу.

Дзинь! Хрусталём треснуло мгновение, и всё зашевелилось опять, задышало, звуки хлынули в уши Олянки. Остервенело лаяли собаки. Ярополк уставился на неё, потрясённый, а Олянка, стиснув зубы, развернула копьё наконечником вперёд и с рыком метнула в деревянную стену дома. Свистнув над головой молодого, ещё безбородого слуги, острога сбила с него шапку и пригвоздила её к стене. Тот ошалело присел и охнул: если б на волосок ниже!..

— Однако!.. Недурно для новичка, — присвистнула позади Куница, впечатлённая не меньше Ярополка и владельца шапки. — И всё ж даём-ка отсюда дёру, пока нам шкуры не продырявили.

Отпустив полузадушенного пса, она несколькими огромными прыжками добралась до забора и перескочила через него. Олянка, напоследок бросив на Любимко взгляд, махнула ему рукой... Он не сводил с неё взгляд, и она чувствовала его спиной, пока лёгкими скачками по хмари бежала к забору. На вершине ограды она в последний раз обернулась — Любимко всё ещё смотрел на неё — и соскочила.

— Ну что, полюбовалась на своего ненаглядного? А теперь — домой, как и велела Бабушка! — прорычала Куница, и её угрюмый взгляд не принимал никаких «но».

Права! Конечно, права была Свумара, но Олянка не могла иначе. Она должна была проведать Любимко после того, как тот примет лекарство. Вот только не успели они даже парой слов перемолвиться... Но она чувствовала: снадобье помогает. Тепло стало внутри, спокойнее, легче вздохнуло сердце: он поправится. Холод тревоги таял, тугой обруч на рёбрах ослаблял хватку: более ничего и не нужно, только чтоб он был здоров, а там уж, коли захочет, и счастливым станет.

Двое суток непрерывного, исступлённого бега — и Олянка упала без сил. Кое-как заползла она в подземелье и растянулась там, почти не дыша.

— Пойду, изловлю кого-нибудь, — сказала Куница. — На орешках одних не протянешь. — И, помедлив, усмехнулась: — Здорово ты, однако... копьецо-то метнула. Тот парень в шапке чуть не обделался с перепугу... Кхм, н-да.

Она долго пропадала, Олянка успела выспаться. Разбудило её пыхтение: Куница тащила что-то тяжёлое. Сначала в подземелье шмякнулась лосиная нога, потом ловко спрыгнула и сама охотница.

— Вот уж повезло так повезло! Сохатого завалила! — похвасталась она. — Столько мяса там осталось, туша здоровая! Сама съела, сколько смогла, тебе вот принесла.