Лоргар видел, что глаза Жиллимана наполнены чистейшей и безграничной ненавистью. Ненавистью, порожденной не каким-то одним событием или поступком, а химической смесью эмоций, силы которых хватило, чтобы одолеть даже самого спокойного и уравновешенного из полубогов Империума. Разумеется, в этих глазах пылала злость. Более того — ярость. Их усугубляло отчаяние, неспособность понять, почему такое происходит, а также неистовство человека, верящего, будто он в силах положить этому конец. Боль — отчего-то видеть в глазах Жиллимана боль было хуже всего — тоже вливалась в ядовитую смесь, добавляя ей горечи. Это была не чистая ярость Коракса на смертном поле, ярость брата, ставшего жертвой предательства. Эта ярость переросла в нечто более жестокое и сложное. Это была боль созидателя, творца, верного сына, который исполнял все, о чем его просили, и увидел, как дело всей его жизни нелепо и непонятно погибло впустую.

Лоргару было известно это чувство. Он познал его, когда стоял на коленях в пепле Совершенного Города, полностью уничтоженного флотом Жиллимана по приказу Императора. Впервые за все годы своих абсолютно разных жизней Лоргар Аврелиан и Робаут Жиллиман сошлись как равные.

К собственному изумлению, от которого у него похолодела кровь, Лоргар ощутил стыд. Он наконец-то увидел на лице брата подлинную ненависть, и в этот миг понял то, что ускользало от него все эти десятилетия.

Жиллиман не питал к нему ненависти. Ультрадесантник никогда не подрывал его начинания, не прятал насмешливую улыбку под маской лживого безразличия, не ощущал тайной радости, когда принижал религиозные старания Лоргара в Монархии и Великом крестовом походе.

Жиллиман не питал к нему ненависти. До настоящего момента. Теперь появилась ненависть. Появилась абсолютная ненависть, подпитываемая обилием страдания. Это была заслуженная ненависть, и из-за нее Лоргар умрет, песнь не завершится, а Ложный Император останется на троне во главе империи, которую из-за своего невежества не имеет права возглавлять.

Носитель Слова ощутил внезапную жгучую потребность все объяснить, оправдаться и поведать о необходимости всего этого ради просвещения человечества. Восстание. Война. Ересь. Правда о реальности омерзительна, но ее нужно рассказать. Боги реальны, и они нуждаются в людях. Человеческая раса может возвыситься в единстве и бессмертии как избранный народ Пантеона, или же погибнуть за грех невежества, как много веков назад умерли эльдар.

Блокируя сокрушительные удары кулаков брата, Лоргар начал проклинать песнь варпа, отвлекающую его. Она настойчиво и непрестанно звучала внутри черепа и перед глазами. Все казалось важным. Все звучало неправильно. Каждый раскатистый звон крозиуса, сшибающегося с кулаками Жиллимана, гудел не так, сбивая кульминацию, которая должна была нарастать.

Оба примарха сражались, не обращая внимания на своих воинов. Для бившихся вокруг космодесантников их богоподобные движения сливались в неразборчивое размытое пятно. Здесь разворачивался миф, для записи которого и создавался терранский орден летописцев — как двое сыновей Императора поднимают оружие, олицетворяя собой древнейшие из легенд: Акилла, разрушителя города-крепости Трой, или Галиата, гиганта из племени филистинцев. Никто и не предполагал, что герои новой эры обратятся друг против друга, и не мог предсказать их неиссякаемую злобу.

— Калт, — само слово стало оружием. Жиллиман выдохнул его, наполнив той же ненавистью, которой были озарены его глаза. — Калт. Юрса. Каллас. Высадка Корума. Эреф Пять. Квилхама. Тикор. Арматура. Сколько моих миров, Лоргар? Сколько?

Лоргар парировал очередной взмах и крутанул крозиус, нанося тяжеловесный ответный удар. Жиллиман заблокировал его с той же легкостью, с какой Лоргар остановил выпад.