Марина набрала полные легкие морозного воздуха, пахнущего одновременно зимой и весной, остатками снега, оттаявшей землей и даже чуточку – зеленой травой. Это тоже роднило ее с Андерсом: оба они не мыслили жизни без Миннесоты. Марина нарочно внушала себе, что боится летать на самолетах, чтобы не уезжать дальше Дакоты. Как ее мать и все бесчисленные светловолосые предки по материнской линии – покорители прерий, она была дочерью Миннесоты, ее зеленых равнин и звездных ночей. Вместо страсти к перемене мест Марина была одержима желанием не двигаться с места. Словно невидимый подземный магнит удерживал ее в этих краях. Суровый ветер несся по равнинам, и ничто не стояло на его пути, кроме высокой женской фигуры. Померзнув еще пару минут, Марина не выдержала и спряталась в машине.

Подъехав к дому, она обнаружила на подъездной дорожке автомобиль мистера Фокса. Сам он грелся внутри, включив печку.

– Я пытался дозвониться до тебя, – сообщил шеф, опустив стекло.

– Я ездила к Карен, прощалась.

Она могла бы рассказать о письме Андерса, но времени оставалось совсем мало, да и о чем было рассказывать? Неделя прошла тяжело для обоих. Виделись Марина и мистер Фокс в основном в офисе, в присутствии членов правления. В сложившейся ситуации начальство хотело, чтобы Марина максимально четко понимала свои задачи в грядущей командировке. Давайте проговорим все еще раз: надо прилететь в Манаус, побывать в квартире доктора Свенсон, адрес имеется, Андерс нашел людей, которые знают, где… Плохо соображающая от недосыпа и взвинченная от лариама Марина сидела на совещаниях, ничего не слыша, и лишь рисовала в блокноте каракули ручкой с логотипом «Фогеля». Даже относительно внятные ответы на нервные вопросы руководства она давала словно в забытьи. Вместо командировки Марина думала об отце, о том, что не простилась с ним, потому что не хотела пропускать занятия в середине семестра. Решив, что в детстве на долю Марины и без того пришлось достаточно несчастий, родные скрыли от нее, насколько все серьезно, сказали только – отец болен и надеется, что она его навестит. Она решила, что времени еще много, а на самом деле его не было совсем. Марина думала о матери – ту попросили не присутствовать на похоронах, и она сидела в отеле, из уважения к второй жене отца. Она думала об Андерсе и его определителях птиц; интересно, сохранила ли их доктор Свенсон? В Бразилии надо будет попробовать понаблюдать за пернатыми. Андерс был бы рад этому. Она возьмет его бинокль. Ведь доктор Свенсон упомянула, что сохранила личные вещи, значит, и бинокль тоже. И его фотоаппарат! Она будет снимать им птиц для мальчиков.

– Можно мне войти в дом? – спросил мистер Фокс.

В холодной раннеапрельской темноте Марина кивнула, и он пошел следом за ней к входной двери и остановился прямо за ее спиной. Пока Марина шарила в сумочке в поисках ключей, шеф загораживал ее от порывистого ветра, поворачиваясь то вправо, то влево. От столь нежной заботы к ее горлу подступил комок, и, не удержавшись, Марина зарыдала. Кого она оплакивала? Карен с письмом? Андерса, написавшего письмо? Мальчишек в пижамных штанах? Или это был побочный эффект лариама, заставлявший ее плакать от песен по радио и душещипательных статей в газетах? Или Марина плакала потому, что отдала бы все на свете, лишь бы бразильская чаша миновала ее? Она повернулась, обняла мистера Фокса за шею, и тот поцеловал ее прямо на крыльце, где их могли видеть все, кто проезжал мимо.