Остановились мы на том, что Мария Груббе отплыла на корабле.

Прошли годы.

В Копенгагене в 1711 г. свирепствовала чума. Королева Дании отплыла на родину в Германию, король тоже покинул столицу, да и все, кто только мог, бежал из неё. Старались выбраться из города и студенты, даже те, что пользовались даровым помещением и столом. В так называемой «Борхс-Коллегии» оставался всего один студент, да и тот собирался уехать. Было два часа утра, когда он вышел оттуда с ранцем на плечах; в нём больше было книг и рукописей, нежели платья и белья. Над городом навис густой тягучий туман, на улицах не было видно ни души. Кругом почти на всех дверях и воротах стояли кресты, – в тех домах были больные чумою, или все уже вымерли. Не было видно людей и в более широкой извилистой «Kj?dmangergade», как называлась тогда улица от «Круглой Башни» до королевского дворца. Но вот мимо прокатила тяжёлая телега. Кучер пощёлкивал кнутом, лошади неслись вскачь; телега была битком набита трупами. Молодой студент поднёс руку к носу и стал вдыхать крепкий спирт, в который была омочена губка, уложенная в медную коробочку. Из кабачка в одном из переулков раздавалось дикое пение и хохот. Люди пьянствовали там всю ночь, чтобы забыть о чуме, стоявшей за дверями и готовой уложить их в телегу к другим мертвецам. Студент направился к дворцовому мосту; у набережной стояла пара небольших судов; одно уже готовилось отплыть из заражённого города.

– Коли Бог даст, будем живы и дождёмся попутного ветра, пойдём в Грензунд к Фальстеру! – сказал шкипер и спросил студента, желавшего сесть на судно, как его зовут.

– Людвиг Гольберг! – ответил тот, и имя это прозвучало тогда, как и всякое другое, теперь же оно принадлежит к славнейшим датским именам! А тогда-то он был простой, неизвестный никому, бедный студент.

Судно проплыло мимо дворца, и не успело рассветать, как оно уже вышло в открытое море. Поднялся лёгкий ветерок, паруса надулись, молодой студент сел лицом против свежего ветра, да и заснул; нельзя сказать, чтобы это было с его стороны особенно благоразумно!

Уже на третье утро судно встало на якорь у Фальстера.

– Не знаете ли вы, у кого бы мне найти здесь пристанище за небольшую плату? – спросил Гольберг у капитана.

– Думаю, что лучше всего вам обратиться к перевозчице! – ответил тот. – Коли хотите быть с нею полюбезнее, зовите её матушкой Сёрен Сёренсен Мёллер! Но смотрите, не слишком-то уж любезничайте, не то она рассердится! Муж её арестован за убийство, и она сама теперь правит перевозом, – лапищи у неё здоровые!

Студент забрал свою котомку и пошёл в домик перевозчицы. Дверь не была заперта; он приподнял щеколду и вошёл в комнату, выстланную кирпичом. Главною мебелью была длинная скамья, покрытая большим кожаным одеялом. К скамье была привязана белая наседка с цыплятами; она опрокинула блюдечко с питьём и вода разлилась по полу. Ни в этой, ни в соседней комнате не было ни души, кроме грудного ребёнка в колыбельке. Но вот показалась лодка, отплывшая от противоположного берега; в ней кто-то сидел, но кто именно – мужчина или женщина – решить было мудрено: сидевший был закутан в широкий плащ с капюшоном, покрывавшим голову. Лодка пристала к берегу.

Из неё вышла и вошла в комнату женщина, ещё очень видная собой – особенно когда выпрямляла спину.