Студент пошёл в церковь; на пути туда и обратно ему пришлось проходить мимо дома Сиверта Обозревателя мешков. Когда студент проходил во второй раз, его зазвали выпить кружку тёплого пива с сиропом и имбирём. Речь зашла о матушке Сёрен, но хозяин немного мог сообщить о ней, знал только, что она нездешняя, что у неё когда-то водились деньжонки, и что муж её, простой матрос, убил сгоряча одного драгёрского шкипера. «Он бивал и жену, но она стоит за него горой!»

– Я бы такого обращения не потерпела! – сказала хозяйка. – Ну, да и то сказать, я лучшего происхождения! Мой отец, ведь, был королевским ткачом чулок!

– Да и замужем-то вы за королевским чиновником! – сказал Гольберг и откланялся хозяевам.

Вот подошёл и вечер, а в вечер Нового Года празднуется память трёх восточных царей, пришедших на поклонение Младенцу Иисусу, и матушка Сёрен зажгла для Гольберга в честь трёх царей особую «тройную» сальную свечу собственного изделия.

– По одной свечке для каждого мужа! – сказал Гольберг.

– Для каждого мужа? – спросила женщина и пристально посмотрела на него.

– Ну да, для каждого из восточных мужей! – сказал студент.

– Ах, вы вот о чём! – сказала она и долго сидела молча.

Но всё-таки в этот вечер студенту удалось выведать от неё кое-что.

– Вы любите своего мужа? – начал Гольберг. – А поговаривают, что он обходился с вами жестоко.

– Это никого не касается, кроме меня! – ответила она. – Такие побои принесли бы мне большую пользу в детстве, теперь же они достаются мне, вероятно, за мои грехи! О том же, сколько добра он мне сделал – знаю я одна! – И она выпрямилась. – Я валялась в степи больная, и никому не было дела до меня, кроме разве грачей, да ворон, которые готовы были заклевать меня! А он взял меня на руки и отнёс на судно, не побоялся головомойки шкипера за такой груз! Я не из хворых и скоро оправилась. Каждый живёт по-своему, и Сёрень по-своему. Нельзя судить клячу по узде! С ним мне всё-таки жилось куда лучше, нежели с любезнейшим и знатнейшим из всех подданых короля. Я, ведь, была замужем за наместником Гюльденлёве, сводным братом короля. Потом я вышла за Палле Дюре. Оба – одного поля ягоды! У каждого свой вкус, и у меня свой! Заболталась я, однако, с вами, ну, да зато теперь вы знаете всё!

И она ушла из комнаты.

Это была Мария Груббе! Вот как обернулось для неё колесо счастья! Немного ещё Новогодних вечеров довелось ей пережить. Гольберг пишет, что она умерла в июне 1716 года, но он не пишет о том, – да он и не знал этого – что когда матушка Сёрен, как её называли, лежала в гробу, над домом, молча, носились стаи больших чёрных птиц, – они как будто знали, что там, где похороны, надо соблюдать тишину. После же того, как тело предали земле, чёрные птицы улетели, и никто больше не видал их в той местности. Зато в тот же вечер над старою усадьбою в Ютландии виднелись целые стаи грачей, ворон и галок, готовых перекричать друг друга. Они словно торопились поделиться вестью, что таскавший их яйца и покрытых пушком птенцов крестьянский мальчишка работает теперь в кандалах на каторге, а благородная девица окончила жизнь перевозчицей через Грензунд. «Кра! Кра! Бра! Бра! Браво!» – кричали птицы. Тоже кричали они, когда срывали старую усадьбу.