Харламов покачал головой.

– Может быть, кто-то из ее приятелей и дилайтмен, однако основная компания – один из так называемых «эскадронов жизни». Слышал? Культ абсолютного лидера, религия типа «я хочу, и точка!», руководствуются принципом удовольствия, неограниченного получения наслаждений.

– Это хуже.

– Еще бы. Просто хочушники, созерцатели и чистые наслаждены – еще куда ни шло, но «эскадроны» гораздо опасней, опасней в прямом смысле, потому что проповедуют еще и культ агрессивных влечений, конкурентное видение мира.

– Конкурентные отношения – явление отнюдь не экстраординарное, а самое нормальное.

Харламов посмотрел на Мальгина с неопределенным сожалением, но продолжать спор не стал.

– Извините, спешу. Если хотите, можете встретиться с нами, поговорить о судьбе Купавы, если она вам не безразлична. Может быть, ваша помощь окажется действенней.

Раздумывая над словами инспектора, Мальгин приблизился к двери квартиры Шаламова, мысленно приказал дверному автомату открыть вход, но дверь не дрогнула. Клим озадаченно потрогал ее пальцем, «обнял» пространство за стеной, разбившееся на ряд пустых комнат. Никого? Странно. Почему же не сработал автомат? Поменяли код? Или приказано никого не впускать?

Мальгин застыл, полузакрыв глаза, мысленно пробрался внутрь крошечного «мозга» дверного киба, поиграл мостиками связей, и дверь открылась.

В квартире никого не было, и во всех комнатах стойко держался запах чужих людей. Впрочем, подумал хирург, переживая вспышку досады – отзвук давней боли и обиды, Купава сказала, что я тоже чужой этому дому. Знала бы она, какое это жуткое ощущение – чужой!..

– Что скажешь? – спросил Клим советчика.

– Мне здесь не нравится, – ответил Харитон.

Хмыкнув, Мальгин прошелся по комнатам, отмечая перемены обстановки, собрал мужские вещи, явно не принадлежащие Даниилу: майку, шорты с изменяющимся рисунком, тапки, ремни, значки, пузырьки с одеколонами – и выбросил в окно утилизатора. Включил уборщик и климатизатор с контуром озонирования, остановился возле прозрачного «фонаря» мебельного гарнитура с дарами Шаламова на полках и почувствовал себя неуютно. Подарки не только излучали будоражащее тепло, завораживали взгляд и будили фантазию, но и настораживали. Клим вдруг отчетливо осознал, что они опасны!

Он открыл дверцу и попытался осторожно взять в руки туманную сферу размером с два кулака, однако удалось это ему только с третьей попытки: сфера была легкой и неуловимой, как тополиный пух. Ни холодно, ни жарко, ни твердо, ни мягко, хотя прикосновение чувствуется, веса – никакого, но в воздухе не зависает, что же это у нее внутри?

Клим присмотрелся, напрягая зрение, и словно провалился в глубокий колодец, на дне которого зыбко дрожала россыпь золотых монет… не монет, конечно, но и не звезд. Планет? Тоже не очень похоже. В ушах раздался раскатистый бархатистый шепот:

– Иригути кэнкоч. Перегиб не фиксирован. Предельная масса – двести. Назовите, пожалуйста, координаты желаемого выхода.

Мальгин перевел взгляд на одну из «планет», та запылала ярче, пространство вокруг хирурга шатнулось так, что желудок сжал противный спазм. Спохватившись, Клим «вышел» из колодца, с облегчением узнав обстановку гостиной Шаламова, однако голова прояснилась не сразу, пребывая в состоянии странной обособленной невесомости.

А сфера-то далеко не ординарная вещь! И не игрушка. Иригути кэнкон… На каком языке это сказано? На японском? И что означает? А главное, что означает «назовите координаты выхода»? Может быть, сфера – какой-то передатчик, рация?

Стараясь не дышать, Мальгин опустил невесомый шар, не имеющий видимых границ, на место, но как ни был осторожен, сфера «посмотрела» на него тяжело и недовольно, как потревоженный сильный зверь.