– На этот раз фаза «черного» длилась больше – около двух часов, и что делал маатанин – Даниил не знал. В памяти его человеческой сохранилось лишь слабое эхо чужого сознания, оперирующего потоками мыслей сразу на шести-семи уровнях. Потоки наслаивались друг на друга, переплетались в бессмысленный конгломерат неведомых письмен, от которого пухла голова. Конечно, если поднатужиться, Даниил смог бы проникнуть в сферу сознания «черного человека», как делал это ради любопытства не раз, но что-то останавливало его, какой-то непонятный духовный инстинкт, последний предохранитель, еще удерживающий скатывание человеческого «я» в пропасть чужой психики.
Шаламов начал было искать выход на инка справочной службы, чтобы выяснить адрес яслей, где могла быть дочь Купавы, и в этот момент память маатанина выдала ему один из результатов деятельности «черного» в отсутствие хозяина. Это был адрес некоего Аристарха Железовского, биоматематика из Института внеземных культур. Парень проник в дом Шаламова и забрал «следы путешествий» – подарки, которые Даниил принес Купаве.
Новость оказалась неожиданной, потому что в знакомых курьера биоматематик с такой фамилией не числился, и непонятна была его связь с Купавой. Он явно что-то знал, этот математик, раз так свободно вошел в квартиру и забрал не принадлежащие ему игрушки. Следовало познакомиться с ним поближе.
Сменив облик, Шаламов отправился на поиски незнакомца и отыскал его дом на окраине Пушкина, когда уже стемнело. Чувство внешнего наблюдения на этот раз было слабее, чем раньше, и Даниил отнес его в разряд мнимых ощущений: знать, где он живет, не мог никто, узнать – тоже, так как на Даниила Шаламова он теперь был совсем не похож.
Математик занимал довольно скромную четырехкомнатную квартиру: спальня, гостиная, рабочий комп-кабинет, спортзал – на седьмом этаже высотного «кипариса». Гостей он не ждал, но и растерянным не казался: здоровенный парень с великолепным мускульным рельефом, которому позавидовал бы и Вен Вайтнеггер, нынешний чемпион по бодибилдингу. Пристально вглядевшись в рыхлого толстяка с красным широким лицом, он наметил улыбку и проговорил гулким «протодьяконовским» басом:
– Входите, «сын сумерек», покалякаем.
Шаламов вонзил взгляд в серые, с ироническими огоньками глаза хозяина… и встретил хорошо подготовленный отпор. Пси-блок!
– Интрасенс… – проворчал он, проходя в гостиную, где уютно горела свеча торшера в окружении трех огромных, под стать хозяину, кресел.
– Моя беседка, – сделал жест Железовский. Было видно, что он старается казаться бесстрастным и избегать мимики и лишних движений. Усадив гостя, он сел сам, оперся локтем на валик кресла, утвердил подбородок на сжатом кулаке и превратился в роденовского «Мыслителя».
– Верни мои вещи, – угрюмо сказал Шаламов, – и поговорим о твоем отношении к моей семье.
Железовский выдержал еще один острый взгляд, совмещенный с попыткой пси-зондирования. Бесед в манере инклюзив он не любил, но с Даниилом не следовало разговаривать на повышенных тонах.
– Если речь идет о раритетах неземного происхождения, то я сдал их на хранение в спецбункер УАСС. Они опасны, как и первые ваши… гм… подарки.
– Чушь!
– Отнюдь. Один из раритетов вчера внезапно раскрылся и охладил зону в радиусе километра до температуры вымерзания газов. Теперь там образовался купол из твердых азота и кислорода, над которым бушует пурга из снега замерзающего воздуха.
– Кондиционер, – проворчал Шаламов. – Наверное, это заработал вакуум-преобразователь, я хотел сделать из него кондиционер, практически вечный. Но остальные вещи неопасны, гарантию даю. |