– То есть кратер – это и есть канал связи макро– и микромиров? Действительно, экзотическая гипотеза. А вы точно знаете, что цивилизация погибла… из-за эксперимента?

Орилоун промолчал. Для него вопрос был риторическим. Джума тоже помолчал немного.

– А кто такой Паломник?

– Один из путешествующих по нашему участку метро. Говорят, он – одна из многомерных реализаций существа второй волны разума..

Джума подождал продолжения, однако Хранитель не стал пояснять сказанное. Тогда безопасник еще раз вылез из пещеры орилоуна на его крышу и долго любовался кратером, диким неземным пейзажем в противоположной стороне и сплюснутым синим солнцем над горизонтом. Планета во многом напоминала Землю, имела почти тот же газовый состав атмосферы и ту же силу тяжести, но живых разумных существ уже не кормила…

Проснулся Джума с чувством утраты и печали.

Часы в потолке спальни показывали шестой час утра, в комнате было светло, и за стеной кто-то напевал. Вставать не хотелось, но Джума вспомнил, что в семь придет Ромашин, и заставил себя прервать привычную цепь утренних ассоциаций, непременно приводящую к воспоминаниям о Карой. Она все еще работала с ксенологами над Маатом, звонила редко и то лишь для того, чтобы перекинуться парой ни к чему не обязывающих фраз. В таких случаях Джума всегда вспоминал великолепное высказывание Элберта Хаббарда: «Не понимающий вашего молчания, вероятно, не поймет и ваших слов». Карой не понимала молчания Джумы, и надеяться на восстановление прежних отношений было все трудней.

Час безопасник потратил на зарядку и обычную утреннюю программу тэквондо, принял душ и приготовил завтрак на двоих. Ромашин позвонил ровно в семь, ни секундой раньше, ни секундой позже.

– Как спалось?

– Нормально, – сказал Джума, впуская гостя. – Один я всегда сплю как младенец. Под утро видел сон, будто я снова смотрю на глубокий кратер. Видимо, причина его появления потрясла меня больше остальных чудес, вот и снится.

В гостиной он кивнул на столик, накрытый для двоих.

– На всякий случай я приготовил завтрак и на вас.

– Не откажусь, – кивнул Ромашин, осматриваясь.

В квартире безопасника он оказался впервые.

Сверхсовременный мебельный гарнитур Хана создавал неожиданные пространственные и цветовые эффекты: иногда комната будто таяла в искристом мерцании, открывала «дальние дали» или «окна в космос», затем сжималась в тесный кокон из сверкающих паутинных полотнищ и золотых сетей и снова распахивала дверь в «иные миры». Почти все предметы гарнитура – от кресел, дивана, стенных панелей до приставки «домового» и видео, книжных полок – меняли форму в зависимости от игровых комбинаций, управляемых «домовым», и лишь два из них оставались неизменными при всех превращениях: столик с завтраком и витейр в рост человека – объемное голографическое фото Карой Чокой. Ромашин задержал на нем взгляд. Помолчав, спросил:

– Почему вы разошлись? Если вопрос неприятен…

– Отчего же? Все очень просто: я не понимал, что нельзя быть умным, – Джума улыбнулся, – в постели. Впрочем, в этой шутке есть доля истины. Кроме того, я не знал, что между «да» и «нет» не существует границы.

Ромашин с любопытством оглядел погрустневшее лицо хозяина, хотел что-то сказать, но передумал.

– Самое жуткое из ощущений – чужой! – продолжал Джума Хан, уходя в свои мысли и с видимым усилием возвращаясь к действительности.