– Постойте, – быстро сказал Мальгин, – есть два вопроса…

– Если бы два, – заметил Живущий с улыбкой. – А то ведь сто двадцать два, верно? И зачем Вершителям маатане, и куда они везли груз информации и энергии, и существуют ли еще реликтовые «сверхструны», и где те Пределы, за которыми я живу, и где искать друзей… а?

Мальгин глубоко вздохнул, расслабляясь, улыбнулся в ответ.

– Да, вы правы. Но хоть бы на один вопрос вы ответите? Что значит «мы связаны нитью кармы»?

– Это значит, о непроснувшийся брат мой, что мы – я, вы, Паломник, и Кузьма-негуман, и Держатель Пути – суть воплощения Вершителя и связаны его дыханием. Всеми, кто тебя услышал, был ты сам. Просыпайся, колдун!

Мальгину показалось, что он раздвоился: половина его – человеческое тело – осталась в недрах Спутника, а вторая рванулась в космос, причем сразу во все стороны, и тут же пси-прожектор Чужого в голове погас. Огромный, невероятно огромный мир, распахнувшийся было в сознании, сжался до пределов черепной коробки, гулкий медный удар сердца потряс организм, открывшаяся внизу бездна, не бездна пространства – бездна времени, затянула, увлекла, и грохот падения, длившегося одну пульсацию сердца, был слышен, наверное, во всей Вселенной… Бездна сжалась в туннель, в трубу, в копье, в струну… – брызнул в глаза свет – гигантская сфера Солнца вывернулась сбоку, мелькнула под ногами каменистая, отмеченная оспинами кратеров планета, потом обзор закрыли металлические стены, и движение остановилось! Он стоял в кабине метро спейсера «Ирокез», висевшего над Меркурием. Он был дома!

Вершитель вернул его, мелькнула мысль. И вслед за ней другая: он сам вернул себя. И на долгое время остались от встречи впечатление величия, возвышенности и вместе с тем простоты происходящего, ощущение присутствия при событиях вселенского масштаба и, наконец, чувство глубины, влекущей бездны. Это последнее переживание было беспредельно, неизмеримо и не выразимо никакими словами.

ГЛАВА 9

– Этого я уже не помню, – тихо сказала Боянова, взглядом попросив поддержки у Шевчука.

В кабинете их было трое: комиссар, его заместитель и Столбов. Видеопласт преобразил помещение в гилею – пойменный лес, у ног инспектора плескалась вода, из которой вырастали нежно-зеленые с голубоватым и салатовым налетом стволы лиственниц.

– Дифференциальная амнезия, – пробасил Шевчук, поглаживая бороду в некотором замешательстве.

Столбов кивнул. Власта помнила все вплоть до момента встречи с Шаламовым и то, как она возвращалась, но саму встречу память не сохранила.

– Это меня надо казнить, – сокрушенно развел руками Шевчук. – К Шаламову обязан был пойти я, в крайнем случае Лютый, комиссар не должен рисковать собой в таких обстоятельствах.

– Ты тоже не Бог, – все так же тихо проговорила Боянова, жестоко казнившая себя за ошибку. – И даже не интрасенс. С тобой случилось бы то же самое.

– Зачем тебе это понадобилось?

– Я хотела… – Власта дернула плечом, свела брови, словно воспоминание стоило ей невероятных усилий. – Я хотела предложить ему преодолеть черное отчаяние, обрести надежду и сохранить чувство смысла. Кажется, именно это я и сказала… не помню точно. И вообще?.. – Боянова будто очнулась, заговорила резко. – Комиссар имеет право рисковать, где считает нужным.