|
Стоявшие неподалеку гиптуккеры прятали ухмылки, понимая игру, которую вел Гвинет. Покупатель был из южан, а их здесь не любили. – Я же сказал вам, мистер, что этот бык продан. За него уже заплатили восемьсот монет. – Восемьсот монет? Да он не стоит и шестисот, этот твой тук! У него шерсть свалянная и рога кривые! – Ну и оставьте его, мистер, а нам и такой сгодится. – Да уж пожалуйста, – скривился южанин, – оставайтесь вы со своим туком. – Он сплюнул себе под ноги и, развернувшись, пошел прочь, однако, не сделав и десяти шагов, вернулся. – Ладно, разбойник, так и быть – плачу семьсот кредитов и забираю твоего быка. Не знаю даже, чем он мне приглянулся. Договорились? Гвинет вздохнул и, посмотрев в одну, а затем в другую сторону, с сожалением покачал головой: – Я же сказал – восемьсот монет. К тому же тук уже продан… – Вот разбойник! – воскликнул южанин, привлекая своим криком других покупателей. Один из них, худощавый оптовый перекупщик, подошел к предмету торга и, оглядев его с разных сторон, пожал плечами: – Ты чего это, Липстон, за этого увальня ухватился. Он же без породы – вон смотри, как ноги подгибает и головой все время трясет. Может, он больной уже. – Ну так и иди своей дорогой, Коддил. Это уже, считай, мой бык, я за него полчаса торгуюсь. – Что значит твой? – принял вызов худощавый конкурент. – Если я дам цену выше, то и тук будет мой. – Так ты же сказал, что он больной! – Ну и что? Может, я его вылечу. – Коддил еще раз обошел вокруг тука, рассматривая его со всех сторон и, похлопав по спине, спокойно сказал: – Даю тысячу… Майк заметил, что по лбу внешне спокойного Гвинета катится капля пота. Однако тот поежился, как от холода, и промямлил: – Хозяин еще не пришел, господа. – Тысячу сто! – проревел южанин, не слушая Гвинета и глядя только на конкурента. – Тысячу двести, – спокойно отреагировал худой. – Тысячу триста! – краснея, как помидор, поднял планку толстяк. – Полторы тысячи… Южанин выдержал этот удар и хотел было задрать цену до заоблачных высот, однако голос рассудка все же пробился в его черепную коробку, и толстяк сник, словно проколотый воздушный шарик. – Ладно. – Он вяло махнул рукой. – Подавись ты этим туком. Между тем на шум подтянулись новые покупатели и тут же вступили в борьбу за престижного быка. Цена подскочила до двух тысяч, а когда в круг оптовиков пробились еще двое южан, легко преодолела отметку в три тысячи кредитов. В результате бык ушел за четыре тысячи двести, а дойных самок расхватали в виде утешения те, кто не мог бороться за тука-вожака. Заплатив за самок по пятьсот кредитов, довольные обладатели затерялись в толпе, а Майк и Гвинет остались у опустевшей жерди. – Ты когда-нибудь видел столько денег, парень? – спросил Гвинет. – Нет, – признался Майк. – Возьми пересчитай, а то у меня даже руки трясутся. – Майк принял деньги и быстро их пересчитал. – Тринадцать тысяч семьсот, – сказал он, невольно взвешивая деньги на ладони. – А вон и наши идут, – заметил Гвинет, указывая на высокую фигуру Тобби, который вел за собой двух лахманов – своего и Шила. |
