Так она пришла после важных дня и ночи к тому месту, которое не рассчитывала увидеть снова – к Норе Фривер. Она нашла в темноте помятую лампу, в которой было не масло, как в верхнем городе, а выжимки вонючих земляных орехов, но и такая лампа была драгоценностью в Норах. Если были наблюдающие глаза, свет даст им понять, что Симса не одна.

Когда она зажгла огонь в помятой чашке с этой масленой дрянью, она не была готова к удивлению в глазах инопланетника. Сначала она даже испугалась странного взгляда, когда иноземец повернулся к ней. Затем она вспомнила, что в первый раз за много лет она сняла свое защитное покрывало, делавшее ее «Тенью».

– Но ты женщина!

Его удивление было таким явны и полным, что она и сама слегка удивилась, неужели ее переодевание было таким удачным, что даже ее пол не был обнаружен, когда она выходила из Нор? Да, она вспомнила теперь, он обратился к ней, как обычно обращаются к мужчине. Тогда она просто подумала, что у этих чужаков одна форма обращения.

Сама не зная зачем, она подняла руки и провела пальцами по серебряным волосам. Концы прядей слегка приподнялись, наэлектризованные ее прикосновением. В последние время она редко распускала волосы и теперь чувствовала какое‑то необычное смущение.

– Я – Симса.

Возможно, Гатэр уже назвал ее имя.

– Имя моего Дома – Том. – Он сложил ладони и поклонился над ними. – Отец назвал меня Чен Эл. Для друзей я – Юн.

Симса неожиданно рассмеялась.

– Целая куча имен! Как же те, кто знает тебя, выбирают имя, если хотят тебя позвать?

Она села скрестив ноги, на кучу матов Фривер и жестом показала на меньшую коллекцию грубо вытканных четырехугольников, которые она сама делала и которые служили ей постелью. Он сел тем же манером, его улыбка исчезла, но он по‑прежнему смотрел на Симсу широко раскрытыми глазами.

– Родственники говорят «Чен», а друзья – «Юн».

Она снова стала расчесывать пальцами волосы. Для нее недостаточно было праздно сидеть и разговаривать, но она хотела узнать все как можно скорее.

– Скажи теперь, – начала она, – что за дело у тебя с Лордом Афалленом, если его стражники преследуют тебя? Знаешь ли ты, что ему стоит только согнуть палец, и почти любой в Коксортале потеряет жизнь, а остальные, кого он не сразу убил, будут трепетать? Что ты сделал?

Похоже, что этого Тома не смутили ее вопросы. Он сидел так легко и спокойно, как будто сам был жителем Нор. В сущности, даже спокойнее, рискнув сейчас войти в эту частную комнату.

– Я задавал вопросы относительно своего брата, приехавшего в ваш мир несколько сезонов назад и от которого с тех пор не было ни единого слова, хотя он и обещал мне встречу и не пропустил бы ее, если не попал в какую‑то страшную беду. Ты говорила о нем, как о чокнутом, шедшем в Твердые Холмы. Клянусь тебе, что кем бы он не выглядел в глазах твоего народа, он имел веские основания идти туда и искать то, что хотел обнаружить. А теперь – он поколебался и продолжал резким тоном человека Гильдии, отдающего приказ, – можешь сказать, что еще ты слышала о нем? Не желал ли кто‑нибудь повредить ему, и почему?

– Есть десять раз по десять раз способов, которыми он мог навредить себе, – ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал так же холодно и жестко. – У Твердых Холмов полно тайн. Большинство людей путешествует по реке или морю. Очень давно, когда я была маленькой, караваны еще ходили из Коксортала в Корокс через пустыню, которая лежит перед Твердыми Холмами. Они привозили на продажу удивительные вещи с севера, из Симмела. А затем мы услышали, что чума превратила Симмел в город мертвецов и призраков, и караванов больше не было. То немногое, что они раньше привозили, Гильдии вполне могли взять у речников, речных торговцев, и, таким образом, путь заглох.