Воспоминание о новой сделке, благодаря которой он сможет вновь завоевать любовь Аньелетты, немного ободрила Тибо, сникшего при виде всеобщей радости.

В Пресьямоне звонил колокол.

Его печальный однообразный звон напомнил черному волку о людях и о том, что он должен опасаться их.

Он смело направился через поле к деревне, надеясь найти приют в какой-нибудь заброшенной лачуге.

Когда он огибал огораживавшую кладбище низкую стену, сложенную из сухих камней, в овраге, которым он бежал, послышались человеческие голоса.

Продолжая свой путь, он неминуемо встретится с этими людьми; вернувшись назад, он должен будет подняться на холм, и его увидят; из осторожности он решил перепрыгнуть через ограду кладбища.

Одним прыжком он оказался на кладбище (как бо́льшая часть сельских кладбищ, оно примыкало к церкви).

Заброшенное, оно все заросло высокой травой; кое-где попадались кусты ежевики и терновник.

Волк подошел к самому густому кусту и, оставаясь невидимым, обнаружил развалившийся склеп, откуда мог бы наблюдать, что делается вокруг.

Проскользнув под колючками, волк спрятался в склепе.

В десяти шагах от Тибо свежая могила ждала своего постояльца.

Из церкви доносилось пение — тем более явственно, что склеп, служивший укрытием беглецу, некогда соединялся с церковью подземным ходом.

Через несколько минут пение смолкло.

Черный волк, которому было не по себе от соседства с церковью, решил, что люди из оврага прошли мимо и что пора бы ему подыскать себе более надежное убежище взамен этого временного.

Но не успел он высунуться из-за своего куста, как ворота кладбища раскрылись.

Он вернулся на прежнее место очень обеспокоенный.

Первым на кладбище вошел ребенок в белом стихаре, с кропильницей в руке.

За ним человек, тоже в стихаре поверх одежды, нес серебряный крест.

Священник, нараспев читающий заупокойные молитвы, следовал за этими двумя.

За священником четверо несли покрытые белой тканью носилки, усыпанные венками и зелеными ветками.

Ткань обрисовывала очертания гроба.

За носилками шли несколько жителей Пресьямона.

Такая встреча на кладбище была естественной, и Тибо, сидя рядом с открытой могилой, не должен был удивляться тому, что увидел, но все же он забеспокоился и с тревожным любопытством стал следить за церемонией, несмотря на то что малейшее движение могло выдать его присутствие и, следовательно, погубить его.

Священник окропил могилу, на которую обратил внимание Тибо, и носильщики опустили свой груз на соседний холмик.

В наших краях существует обычай — если хоронят молодую девушку или женщину в расцвете красоты, ее несут на кладбище в открытом гробу, под одной лишь тканью.

Там друзья могут в последний раз проститься с усопшей, родные — в последний раз поцеловать ее.

Потом заколачивают крышку — и все кончено.

Старуха, на вид слепая, направляемая милосердной рукой, подошла проститься с покойной, и носильщики приподняли ткань, покрывавшую лицо.

Тибо увидел Аньелетту.

Из его разбитой груди вырвался глухой стон и смешался с плачем и рыданиями присутствующих.

Лицо Аньелетты, очень бледное, застывшее в невыразимом покое смерти, под этим венком из незабудок и маргариток было прекрасным как никогда при жизни.

При виде бедной покойницы Тибо почувствовал, как тает сковавший его сердце лед. Мысль о том, что он подлинный убийца этой девушки, пронзила его болью: безмерной — потому что она была истинной; мучительной — потому что в первый раз за долгое время он думал не о себе, но о той, что умерла.

Когда он услышал стук молотка, забивавшего крышку гроба, когда камни и земля посыпались из-под заступа могильщика на тело единственной женщины, которую он любил, им овладело безумие: ему казалось, что телу Аньелетты, еще недавно такому свежему и прекрасному, еще вчера живому, твердые камни причиняют боль, и он сделал движение, желая броситься на провожающих и отнять у них ту, что должна была достаться ему хотя бы мертвой, раз при жизни она принадлежала другому.