Наконец он узнал свою хижину.

Но, к большому удивлению Тибо, когда он подходил к ней, волки, которые шли впереди, почтительно расступились, пропустив его, а затем уселись в ряд.

Тибо не стал терять времени на то, чтобы поблагодарить их за любезность.

Он бросился в дом и поспешил захлопнуть за собой дверь.

Заперев дверь на все задвижки, он придвинул к ней хлебный ларь, чтобы укрепить ее на случай осады.

Затем он упал на стул — и только теперь смог вздохнуть полной грудью.

Немного отдышавшись, он подошел к окну, выходившему в лес, и выглянул.

Цепь горящих глаз указала ему на то, что волки не только не ушли, но выстроились в ряд перед его жилищем.

Такое соседство испугало бы кого угодно; но Тибо всего несколько минут назад шел в сопровождении этой грозной компании, и его успокаивала мысль о том, что он отделен от своих мрачных спутников стеной, пусть даже тонкой.

Тибо зажег маленькую железную лампу, поставил ее на стол.

Собрав в кучу разбросанные в очаге головешки, он навалил сверху стружек и разжег большой огонь, надеясь, что его отблески заставят волков уйти.

Но это были, несомненно, особенные волки: они не боялись огня и не сдвинулись с выбранных мест.

С первыми лучами солнца Тибо, который так и не смог уснуть от страха, увидел их и пересчитал.

Как и вчера, они, казалось, чего-то ждали — одни лежа, другие сидя; кто дремал, кто, словно часовой, ходил взад и вперед.

Наконец когда последняя звезда растаяла в потоке алого света, разлившегося на востоке, волки разом поднялись и, издав унылый вой, каким ночные животные встречают день, разбежались в разные стороны.

Когда волки исчезли, Тибо принялся размышлять о своей вчерашней неудаче.

Почему мельничиха не захотела предпочесть его кузену Ландри?

Не перестал ли он быть красавчиком Тибо, не произошла ли в нем какая-нибудь неблагоприятная перемена?

У Тибо был только один способ это узнать: посмотреть на себя в зеркало.

Он взял в руки висевший над камином осколок зеркала и, повернув его к свету, кокетливо улыбнулся своему отражению.

Но едва он увидел свое отраженное в зеркале лицо, как у него вырвался крик, в котором смешались изумление и страх.

Он был все тем же красавчиком Тибо.

Но там, где из-за неосторожно вырвавшегося у него пожелания появился лишь один красный волос, теперь оказалась целая прядь, отблески которой смело могли поспорить с самым ярким пламенем его очага.

На лбу у Тибо выступил холодный пот.

Зная, что совершенно бесполезно пытаться вырвать или отрезать проклятые волосы, он решил хотя бы не увеличивать их число и в будущем выражать как можно меньше желаний.

Надо было прогнать все честолюбивые мысли, роковым образом воздействовавшие на него, и вернуться к работе.

Тибо попробовал это сделать.

Но душа у него не лежала к делу.

Он попытался воскресить в памяти ноэли, что распевал в доброе старое время, когда быстро вырезал сабо из березовых и буковых чурок, но напрасно: работа не шла, и инструмент часами неподвижно лежал в его руке.

Размышляя, он спрашивал себя, стоит ли выбиваться из сил только для того, чтобы продолжать влачить жалкое существование, если, разумно управляя своими желаниями, он может добиться чего угодно.

Готовить себе завтрак уже не было для него развлечением, как прежде: он с отвращением съедал, почувствовав голод, кусок черного хлеба, и зависть, прежде ощущавшаяся им лишь как смутная тяга к благополучию, понемногу превращалась в его сердце в глухую ярость, в злобную ненависть к ближнему.

Каким бы долгим ни показался Тибо этот день, он прошел как и все другие.

В сумерках Тибо отошел от верстака, уселся перед дверью на скамью, которую когда-то сколотил своими руками, и опять погрузился в мрачные раздумья.

Едва стало темнеть, из кустов вышел один волк и улегся, как вчера, неподалеку от хижины.