Естественно, удивленный башмачник перевел глаза со своего двойника на себя самого и обнаружил, что его костюм претерпел существенные изменения.

Его ноги вместо башмаков с гетрами оказались обутыми в пару изящных высоких французских сапог, мягких, словно шелковые чулки, собранных на подъеме и украшенных тонкими серебряными шпорами.

Его кюлоты были не из плиса, но из самой лучшей темно-коричневой замши, какую только можно найти, и подвязки стягивались маленькими золотыми пряжками.

Его оливкового цвета редингот грубого сукна из Лувье превратился в изысканный зеленый охотничий костюм с золотыми бранденбурами, под которым виднелся тонкий белый пикейный жилет, а между его отворотами, поверх искусно плиссированной рубашки, струился батистовый галстук.

Даже его мужицкая шапка превратилась в элегантную треуголку, украшенную галуном, таким же самым, из какого были сделаны бранденбуры на рединготе.

Кроме того, вместо длинной палки (так мастеровые называют свое боевое оружие), которую минуту назад Тибо держал в руке то ли для опоры, то ли для защиты, он помахивал легким хлыстом и, слушая его свист, испытывал истинно аристократическое наслаждение.

Наконец, тонкую талию нового тела стягивал пояс, на котором висел длинный охотничий нож — нечто среднее между прямым тесаком и мечом.

Тибо рад был чувствовать на себе такой изысканный костюм, и естественное в подобных обстоятельствах кокетство вызвало у него желание немедленно увидеть, к лицу ли ему этот костюм.

Но где он мог посмотреть на себя среди ночи, темной, словно нутро печи?

Оглядевшись, Тибо понял, что стоит в десяти шагах от собственной хижины.

— Ах, черт возьми, нет ничего проще, — сказал он. — Разве у меня нет зеркала?

И Тибо кинулся бежать к дому, собираясь, подобно Нарциссу, насладиться собственной красотой.

Но дверь хижины оказалась запертой.

Напрасно Тибо искал ключ.

В его карманах были лишь туго набитый кошелек, коробочка ароматных пастилок и маленький перочинный ножик с золотой, отделанной перламутром рукояткой.

Куда он мог деть ключ от своей двери?

В его голове сверкнула догадка: ключ мог лежать в кармане у другого Тибо, того, что остался лежать на дороге.

Вернувшись, он порылся в кармане штанов двойника и извлек оттуда ключ вместе с несколькими двойными су.

Тибо взял грубое орудие кончиками пальцев и вернулся к своей двери.

Однако в доме было еще темнее, чем снаружи.

Тибо ощупью нашел огниво, трут и кремень и стал высекать огонь.

Через несколько секунд воткнутый в пустую бутылку огарок уже освещал комнату.

Но, зажигая свечу, Тибо не мог не коснуться ее пальцами.

— Фу! — сказал он. — Что за свиньи эти крестьяне! Как могут они жить в такой грязи!

Впрочем, свечка горела, а это было самым главным.

Тибо снял со стены зеркало, поднес его к свечке и посмотрел на себя.

Едва встретившись взглядом со своим отражением, он изумленно вскрикнул.

Это был не он; вернее, его душа была в чужом теле.

Его дух вселился в тело красивого молодого человека двадцати пяти-двадцати шести лет, голубоглазого, со свежими яркими щеками, пурпурными губами, белыми зубами.

Одним словом, это было тело барона Рауля де Вопарфона.

Только теперь Тибо вспомнил о своем желании, вырвавшемся у него в минуту гнева, после того как его ударили хлыстом и сбили с ног.

Он захотел на двадцать четыре часа стать бароном де Вопарфоном, а барон де Вопарфон на тот же срок должен был стать Тибо.

Теперь он понял то, что прежде казалось ему необъяснимым: почему бесчувственное тело, лежавшее посреди дороги, было одето в его платье и имело его лицо.

— Черт! — сказал он. — Надо в этом разобраться: кажется, что я здесь, а на самом деле я там.