|
– Старик в опасном положении. Он был арестован в 37-м, отпущен через два года как бы с оправданием и восстановлением в правах, но таких, как он, сейчас перепроверяют, чтобы в угаре массовых освобождений не проморгать истинных врагов. А этот Воскресенский – тот еще фрукт – словно нарочно напрашивается. Пытается вести какую-то никому не нужную борьбу за восстановление адвокатских частных практик и справедливость суда, которая якобы у нас страдает. Лишь бы покритиковать! Я точно знаю, что Колю послали не арестовать старика, а просто доставить для беседы. Немного напугать похожестью на новый арест, а там просто сделать внушение, чтобы прекращал вредительства. На международной арене сейчас совсем не то положение, чтобы можно было тратить силы на споры внутри страны. Сам понимаешь… А старик – не понимает. Лариса дружит с его дочерью, и мне бы не хотелось, чтобы адвокат наломал дров, когда его таки приведут на беседу. Ты же видишь сам – ведомственная больница, благоустроенная палата – это все не так просто. Это заявление, мол, мы вам зла не желаем, и если осознаете, что сейчас не время строчить жалобы, то будет вам достойная старость.
– Но хватит о Воскресенском! – быстро перебил Морской. – Он зол, и бредит, и явно не в себе. – Лариса, если надо, может и бросить балет – у преподавательницы никакого опыта и репутации все равно нет, так что не страшно. Ты что-нибудь узнал про Николая? – Нет возможности. Воскресенский у нас когда-то проходил экспертизу, поэтому мой запрос про него выглядел логичным. Про Колю – я не понимаю, как и у кого спросить. Подумаю. Вообще твоя идея разговорить старика показалась мне хоть и странной, но правильной. Пока он на свободе и не связан обязательством молчания, надо спрашивать. Жаль, что бесполезно… Морской кивнул, покорно соглашаясь. Настаивать на том, чтоб Яков дергал за все ниточки знакомств, было жестоко и, скорее всего, недейственно. Своей родной сестре – второсортной певице, но прекрасному человеку, арестованной три года назад, Яков помочь ничем не смог, как ни пытался. Даже адрес для передач и посылок не получил! Она, конечно, была птицей совсем иного полета, чем Коля, жена одного из заместителей Орджоникидзе, давно проживающая в Москве и наверняка замешанная в каких-то тайных делишках, но все равно заставлять Якова снова стучаться в запертые двери не хотелось. Мужчины помолчали, глядя друг на друга. Оба думали об одном и том же и знали про это. Они уже собрались идти в палату, но тут одна из дверей на этаже с грохотом отворилась и оттуда повалил народ. К палате Воскресенского подбежала молоденькая сестричка в белоснежном халате с собранными корзинкой на затылке косами. Невысокая, шустрая, с огромными глазами и ямочками на довольно круглых для такой хрупкой комплекции щеках. Морскому девушка показалась бы очень милой, если бы она сразу не принялась кричать: – Вы кто такие? Как сюда попали? Человеку покой предписан! Вы зачем его дергаете? – Предъявленное Яковом удостоверение еще больше разозлило скандалистку. – Судебная экспертиза? А этот пациент что, арестованный? Нет! Я у следователя спрашивала, который тоже, кстати, явился вопреки всем медицинским предписаниям. Но тот хоть извинялся и разрешения поговорить спрашивал. И яблоки принес. Не мне, а пациенту, нечего тут хмыкать! Немедленно уходите! «Пока в нашей стране медсестры отважно защищают покой пациентов, не страшась ни чинов, ни имен, мы непобедимы!» – с некоторой нежностью подумал Морской. А вслух хотел сказать, что тоже ведь пришел не с пустым Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию
|
