Или не туманом, а дымом от мусоросжигателя. Так или иначе, в такой пелене уже на расстоянии нескольких метров почти ничего не было видно. Одной женщиной была Сатико, жена Идзуми, другой — Мотоко, супруга Симады. Они шли навстречу друг другу и, поравнявшись, на секунду остановились. Каждая вопросительно склонила голову набок и оглянулась на прохожую. Им показалось, что их прошлое может быть как-то связано. Может, они дальние родственницы? Или у одной случилась интрижка с мужем другой? Женщины какое-то время смотрели друг на друга, и тут в одночасье обе поняли, в чём дело. У обеих был роман с одним и тем же мужчиной. На их лицах мелькнуло изумление, и они разошлись в разные стороны, обменявшись улыбками и кивками.
— Сасаки-сан! Сасаки-сан!
Уже давно кто-то звал Сасаки мужским голосом. Сасаки лежал в своей самодельной палатке из виниловой плёнки, пытаясь заснуть. Было жутко холодно. Нет, в такой холод спать невозможно! Он погружался в дремоту и тут же просыпался. Он стал изливать душу лежавшей рядом Дзицуко, вспоминая дело с откатом, из-за которого его уволили.
— Проклятый Синода, проклятый Синода… — бормотал он, не переставая. Жена изо всех сил старалась его утешить.
— Хватит себя изводить! Всё равно ничего не исправишь.
— Но я ведь и тебя за собой утянул!
— Ну кому ещё нужно такое чучело? Я же старуха. Куда мне деваться?
— Холодно.
— Да.
— Ужас! Я скоро окоченею. Мы эту ночь не переживём. Это точно.
— Не говори глупостей. Скоро выглянет солнышко, и мы согреемся. Сколько раз уж так было. Здесь самое солнечное место в парке.
— Сасаки-сан! Сасаки-сан!
— Кто это? Кто там?
— Это Идзуми. Идзуми.
Сасаки сел в палатке и, всматриваясь в ночную тьму, попытался разглядеть обладателя голоса сквозь виниловую плёнку.
— Что тебе надо? Я слышал, ты умер.
Рядом с палаткой маячил неопределённый тёмный силуэт. Это мог быть кто угодно. Хотя голос, без сомнения, принадлежал Идзуми.
— Я пришёл извиниться. Мне очень жаль, что из-за меня вы оказались в таком положении.
Именно так! Из-за него. Это он, гад, во всём виноват. Призрак это или нет — наплевать. Прощать его Сасаки не собирался. Он хотел наорать на Идзуми, но, кроме неуклюжих упрёков, ничего выжать из себя не сумел:
— Решил, значит, прийти извиниться с того света, да? Вещаешь, прямо как призрак из допотопной пьесы. Что же ты живой так не говорил?
В словах Идзуми не было чувства, что вызвало у Сасаки подозрения в его искренности.
— Со смертью человека уходит злоба и ненависть. Потому я и пришёл попросить прощения, пока ты жив. Можешь ругать меня, как хочешь.
— Ты говоришь так, будто я умру через минуту.
— Конечно, мы можем встретиться и после того, как ты умрёшь, но мне не очень хочется. Реальность такова, что ты скоро заснёшь и больше не проснёшься.
Неужели так и получилось? Сасаки столкнулся с Идзуми средь бела дня в парке. Но не там, где они с женой умерли. Они стояли неподвижно и в задумчивости смотрели друг на друга, и Сасаки живо ощутил, что перед смертью видел сон, в котором к нему явился Идзуми, и этот сон вёл в Преисподнюю. Как сказал Идзуми, Сасаки уже не испытывал к нему ни злобы, ни ненависти. И теперь это доставляло ему большую радость — он обрёл душевную свободу.
Датэ гнался за большим чёрным псом, пока не оказался на берегу реки. Спустившись к воде и продравшись сквозь заросли камыша, он увидел Юдзо. Тот стоял спиной к уходившему на закат солнцу.
«Братан», — с гордостью подумал Датэ.
— Ты мне всё время снишься, братан! Так это ты был этой чёрной собакой? Я и не знал. |