— Не пойму почему, но ты для бабушки единственный свет в окошке, — сухо проговорил он. — С тех пор как ты исчезла, она тоскует. Ты не станешь ни делать, ни говорить ничего такого, что может ее расстроить. Это ясно?

— Абсолютно.

Снова быстрый испытующий взгляд.

— И не горбься! На тебя посмотреть, так можно подумать, что тебя везут на каторгу. Скажи спасибо святому покровителю грешников, что так легко отделалась, — пробурчал итальянец. — Если бы бабушка не любила тебя, быть бы тебе сейчас в наручниках.

Милли глубоко вздохнула. Как только ей удалось не протянуть руки да не задушить этого отвратного типа, которого глаза б ее не видали! Будь на ее месте Джилли, ее любовь к нему как рукой сняло бы.

Решив ничего не отвечать, чтобы ненароком не выдать себя, она все же прислушалась к презрительному замечанию и выпрямилась.

При других обстоятельствах было бы очень приятно ехать в открытой спортивной машине по напоенной солнцем Тоскане, среди виноградников и выстроившихся рядами кипарисов и лимонных деревьев, глядя на возвышающиеся вдали крутые скалы.

Напряжение в душе нарастало с каждой милей, которую они проезжали, и когда за поворотом показалась мощеная дорожка, упирающаяся в кованые железные ворота, за которыми виднелась внушительная каменная вилла, Милли уже сидела как на иголках.

Как пройдет встреча с бабушкой Сарачино, удастся ли выдержать это испытание, не выдав себя? В Англии она думала, что внешнего сходства с сестрой и ее одежды достаточно, чтобы итальянец прекратил поиски настоящей Джилли, которую обвиняет в мошенничестве, краже и бог знает в чем еще. Но здесь все казалось гораздо труднее.

Приказав себе следить за каждым своим шагом, Милли вышла из машины, которую мрачный итальянец остановил напротив массивных дверей. Отдав ключи от машины появившемуся откуда-то невысокому сухощавому человеку, он повернулся к ней:

— Стефано отнесет твои вещи к тебе в комнату. Жди в холле, пока я подготовлю бабушку к твоему возвращению.

Вот уж нет!

С покорным видом Милли прошла следом за ним в прохладный холл и остановилась, глядя, как Сарачино, красивый и страшный, решительно шагнул к одной из резных дверей и исчез за ней.

Милли глубоко вздохнула и поспешила за Стефано, который поднимался по лестнице. Она хвалила себя за то, что ослушалась приказания босса и узнает, где находится комната Джилли. По крайней мере, не придется делать вид, что у нее временная потеря памяти.

Стараясь запомнить дорогу, она следом за Стефано повернула налево там, где лестница разделилась надвое, потом по коридору, увешанному портретами и пейзажами в тяжелых позолоченных рамах, считая двери справа и слева.

Первое препятствие позади! Это была единственная приятная мысль, посетившая Милли с самого отъезда из Англии. Стефано открыл третью дверь по правую сторону, и она, еле сдерживая возглас восхищения, вошла в комнату, в которой ей предстояло жить, очевидно, ближайшие несколько месяцев. Такой красоты она до сих пор не видела: янтарный ковер, устилающий пол, такого же цвета панели на стенах, роскошная старинная кровать под балдахином, сплошное пенное кружево, покрытое одеялом приятного темно-розового цвета. Что уж говорить о чудесном потолке, разрисованном цветами, херувимами и экзотическими птицами.

Поставив чемодан и портплед на низкий табурет в изножье кровати, Стефано произнес на ломаном английском:

— Не употреблять чемодан синьора купила для вас?

Его глаза были прикованы к старому потертому чемодану, в который Милли запихала вещи сестры, и она, поняв, что он хотел сказать, с улыбкой ответила:

— Я не хотела, чтобы он потерся, пусть остается новым.

Стефано одобрительно кивнул, а Милли поздравила себя с тем, что хорошо справляется со своей ролью. Радость длилась ровно пять секунд, за которые Стефано вышел, а она осталась напротив большого зеркала.