Напоследок он поцеловал мать в щеку, Фиону в лоб и припал к губам Кэтлин, пытаясь навсегда запечатлеть в памяти их упоительную сладость.

Попрощавшись, Нилл отправился к воротам, где, держа наготове оседланных коней, ждал его Деклан.

В груди Нилла словно открылась незаживающая рана. Когда-то воины шептались между собой, что у него нет сердца. Сейчас он знал, что это не так. У него было сердце! Только теперь он оставил его с женщинами, которые осмелились любить его, – не важно, заслуживал он этого или нет.

– Буря, похоже, разгулялась не на шутку, – проворчал Деклан, сунув Ниллу в руки поводья.

– Не важно, – бросил тот.

Вдали, словно посылая им предупреждение, грозно пророкотал гром. Темные тучи быстро неслись к горизонту. Прищурившись, Нилл проводил их взглядом. Некоторые считают ветер и тучи посланцами из Тир Нан Ога. Если бы только понять, о чем они твердят ему! Когда-то ему удалось услышать голос камня, но сейчас он был бессилен разобрать грозное предупреждение ветра.

Впрочем, ничто уже не в силах заставить его свернуть с выбранного пути – он предпочитает услышать правду из уст самого Конна. Ему придется пройти через это ради того, чтобы у Фионы с матерью был дом, чтобы они с Кэтлин могли наконец безмятежно наслаждаться любовью, ничего не боясь и смело глядя в будущее.

– Наплевать мне на бурю! – крикнул Нилл, обращаясь к другу. – Пусть хоть ад обрушится нам на голову, остановимся только у ворот Гленфлуирса!

– Посмотрим, кто прискачет первый! – пустив коня в галоп, задиристо кинул в ответ Деклан.

Полный решимости, Нилл вскочил в седло и поднял коня на дыбы. Но прежде чем он успел дать лошади шпоры, за спиной его послышался торопливый топот бегущих ног. Лицо его потемнело – он велел Кэтлин с Фионой оставаться в зале. Больше всего на свете он боялся увезти в памяти образ одной из них, сиротливо поникшей под дождем.

Но стоило ему только увидеть, кто это, как глаза его от удивления широко раскрылись – к нему бежала мать. Мокрые от дождя волосы облепили лицо, искаженное горем. Лошадь испуганно встала на дыбы, и Ниллу стоило немалого труда успокоить животное. Но Аниера, не обращая внимания на опасность, бросилась чуть ли не под копыта коня.

– Это тебе, – прошептала она, вытащив из-под плаща какой-то сверток. – Он сказал, что тебе это понадобится.

– Кто сказал? – удивленно вскинув брови, спросил Нилл, машинально посмотрев туда, где вдалеке едва виднелась спина его приятеля. – Деклан?

– Да нет же! Твой отец!

– Мама, иди-ка ты лучше домой и согрейся у огня, – ласково прошептал Нилл. – Буря нынче разгулялась не на шутку.

– Нилл, послушай меня! – крикнула она с такой силой, что голос ее сорвался. – И не говори со мной так, точно я сумасшедшая!

Похоже, она угадала – именно так он и разговаривал с ней последние дни. Вначале раздражаясь и испытывая чувство вины, а потом с усталой покорностью, поняв, что не в силах вырвать мать из призрачного мира, в котором она живет.

Понурив голову, сгорая от стыда, Нилл заставил лошадь успокоиться и взял из рук матери сверток. Он развернул мокрую ткань, и руки его задрожали при виде самого чудесного меча, который ему когда-либо доводилось видеть.

В немом благоговении Нилл любовался сверкающим оружием, вдруг вспомнив, как совсем еще малышом пытался дотянуться до него, сердито царапая драгоценную рукоять маленькими пальчиками. Он вспомнил и веселый смех отца, когда тот смотрел, как Нилл, пыхтя, пытается оторвать от пола тяжелое лезвие.

«Ты скоро подрастешь и возьмешь его в руки, сын мой, – эхом отдался в ушах глубокий, низкий голос Ронана, – и тогда никому в Ирландии не удастся победить тебя!»

Пальцы матери ласково сжали его руку, и, вздрогнув, Нилл очнулся.