Это оказалось ошибкой. Дыша через нос, я досчитала до десяти, дождавшись, пока комната не перестанет кружиться у меня перед глазами. Желудок явно не скажет мне спасибо после лишних телодвижений.

Застонав, я зажмурилась и попыталась встать. Во рту пересохло, и я находилась буквально в шаге от того, чтобы продемонстрировать содержимое желудка, но… Да, в сидячем положении намного лучше.

Уилл что-то пробурчал и перекатился на бок. Я взглянула на него через плечо: тихонько вздохнул, обнял подушку руками и мирно засопел. Кольцо контрастно выделялось на загорелой кожей, и, протянув руку, я потерла пальцем холодный металл. Неделя – ровно столько он носил его – и я была уверена, что мне это никогда не надоест.

Встав с кровати, я побрела в ванную.

Сходила в туалет, вымыла руки, почистила зубы и – господи, спасибо – выдула литра четыре воды прямо из-под крана. Не меньше. Текила мне теперь в страшных снах будет сниться.

Чувствуя себя гораздо лучше, я вернулась в комнату и огляделась, прогулявшись взглядом по дорожке из разбросанных вещей, ведущей от двери к кровати. Прошлая ночь была отвязной… кажется. Я помнила выпивку – море выпивки – наших друзей, смутно, как Уилл поцеловал Джорджа, и насколько я – от этого? – возбудилась. Мне непременно стоит узнать подробности у непьющей Сары. Ага, еще вспомнила предложение Уилла заняться преподаванием.

И мой разум тут же прояснился. Кожу начало покалывать при воспоминании о Уилле, когда тот со стопроцентной уверенностью сказал, что я всю жизнь проживу в лаборатории.

Почему никого не заботило, когда он часами пропадает на работе? Отдает всего себя компании. Уилл всегда гордился моими достижениями и поддерживал меня… С чего он начал жаловаться? Да, мы поженились, но я не подписывалась на роль Сьюзи Хоуммейкер [в американской культуре – шутливое прозвище для помешанных на быте и семье женщин-домохозяек] и не собиралась меняться. Я пожертвовала всем ради карьеры и гордилась, что, влюбившись в Уилла и выйдя за него замуж, мне удавалось поддерживать баланс. Неужели он не верит в это?

Снова на нервах, я направилась к гардеробу, вытаскивая вещи. Как можно тише оделась, нашла под кроватью кроссовки, схватила телефон, ключи и паспорт, разбросанные по всей квартире во вчерашнем угаре. Засунула их в застегивающийся карман куртки, вошла в комнату и выключила будильник Уилла.

Время пробежки; а Уилл пусть останется дома.

Как и год тому назад, перед нашей первой с Уиллом пробежкой – если те мои трепыхания вообще можно было назвать бегом – я не находила себе места, пока ждала. За год мы изменили маршрут, начав с одного километража и закончив другим. Вместо того чтобы начать забег у Ворот Инженеров на пересечении Пятой и Девятой авеню, у входа в Центральный парк, я выхаживала взад-вперед у начала беговой дорожки рядом с Площадью Колумба [находится у юго-западного входа в Центральный парк].

Я с детства не могла стоять на одном месте. Когда я из-за чего-нибудь нервничала, то мерила шагами весь дом, а на отрезке от входной двери моей лаборатории до противоположной стены уже наверняка стерлись полы. Когда я была маленькая, отец частенько говорил, что пристегнет меня к газонокосилке – хоть какая-то польза – а то я затопчу коврик на кухне.

Выходя из квартиры, я написала Максу смс, предполагая, что они с Аннабель уже встали. К счастью, так и было, поэтому сегодняшнюю пробежку мы начинали чуть раньше обычного. Хотя «чуть» – слабо сказано.

На улице было почти темно – особенно здесь, в парке – небо окрашено в дымчато-серый и фиолетовый, а верхушки деревьев ярко засияли, когда позади них поднялось солнце.

Мне нравилось находиться здесь в это время суток – когда воздух все еще холодный и бодрящий, а людей так мало; и все, что необходимо, – это отключить мозг и просто бежать.