У кассы меня остановила пожилая леди, она встала и объявила, что доступ открыт только для актеров и обслуживающего персонала.

Я несколько секунд разглядывал ее – крашеные светлые волосы с седыми корнями, плотный макияж и яркий красный топ с пайетками – и пришел к выводу, что Мэрилин (ее имя было указано на бейджике) повидала немало неудачливых мужчин, пытающихся проникнуть к девушкам.

– Одна девушка, она здесь выступает, позвонила мне сегодня вечером и заявила, что ждет от меня ребенка. Сказала, что будет здесь.

Глаза Мэрилин увеличились до размера чайных блюдец.

– Вашего имени нет в списках.

– Потому что это личное дело, видите ли.

Она кивнула, явно колеблясь.

Я решил довести дело до конца.

– Я пришел просто убедиться, что она в порядке. – На секунду я почувствовал себя виноватым из-за своей лжи, но потом подумал о Саре, которая в одиночестве сидит в темном зале. – Мне надо знать, может быть, ей нужны деньги.

Оказавшись в полутемном зрительном зале, я осмотрелся. Лампы над головой окутывали все пурпурным светом – плюшевый ковер, кресла и даже горстку людей, перемещавшихся по сцене. Было тихо, явно перерыв между выступлениями. Света было достаточно, чтобы я нашел Сару во втором ряду. Я пошел к ней. Передвигался медленно, наблюдая за тем, как она сидит и ни о чем не подозревает. Она смотрела на кого-то и улыбалась. У меня перехватило дух, и здесь, видя, как ее омывает пурпурная дымка, я захотел запомнить каждую деталь: блеск ее волос, гладкость кожи. Я хотел сфотографировать ее в таком виде.

Началась репетиция, заиграла музыка, свет стал еще более приглушенным. Я наконец сел рядом с ней. Было так темно, что я едва видел собственную руку, поднесенную к лицу, но она реагировала так, как будто все время знала, что я здесь, или надеялась, что я приду. Просто взгляд, легкая улыбка, нежные пальцы на медленно покачивающейся крошечной золотой подвеске, которую я подарил ей на Рождество. Я положил руку ей на бедро, ладонью почувствовал теплую мягкую кожу и молча указал на сцену.

Мужчина отбивал ритм, и девушки в откровенных нарядах, украшенных блестящими камнями, покачивались и вертелись на острых носках. У меня голова шла кругом от одного взгляда на них. Они танцевали, кружились вокруг друг друга и наконец замерли под светом прожектора, слившись в поцелуе.

Я крепче сжал ее бедро и провел большим пальцем под подолом ее юбки, услышав, как ее дыхание на секунду пресеклось. В темноте перед сценой не было никого, кроме нас, и я подумал, понравится ли Саре смотреть на других так же, как ей нравится, когда смотрят на нее?

Моя ладонь скользнула выше по ее бедру, и я наклонился поцеловать ее ушко. Она вздохнула, склонила голову, и я отодвинул ее волосы и провел языком по изгибу шеи.

Она чуть откинулась назад, чтобы заглянуть в мои глаза, потом быстро и безмолвно перевела взгляд на актеров. Я читал ее мысли: «Ты хочешь прямо здесь? В то время как они танцуют и ласкают друг друга?»

Очередная женщина начала извиваться вокруг золотого шеста, единственный луч прожектора подчеркивал каждое акробатическое движение ее изящных рук и ног, ритмичные покачивания ее тела под пульсацию музыки. Это было эротично, и я чувствовал, что возбуждаюсь и от этого зрелища, и от реакции Сары на него.

Я улыбнулся, подвинулся в кресле и прошептал ей на ухо:

– О чем ты думаешь?

– Сам не знаешь?

– Может быть, мне хочется, чтобы ты это сказала, – ответил я.

Она сглотнула.

– Мы что, собираемся… – В ее голосе прозвучало возбуждение. То же нетерпение, которое я слышал в «Черном сердце».