В центре всего этого безумия, у самого гроба, положив руку на крышку и будто держа Мэкона за руку, стояла Лена, в таком же мерцающем одеянии, как и остальные члены семьи, но на ней оно болталось, как на вешалке. Черные волосы гладко зачесаны назад и убраны в узел на затылке; ни единого фирменного локона не выбилось из прически. Казалось, она в полной прострации и плохо понимает, где находится и с какой стороны от прохода ей надо стоять.

Словно она принадлежит к другим родственникам Мэкона, стоящим под проливным дождем.

«Лена?»

Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Со дня ее рождения, с того самого дня, когда ее левый глаз стал чуть золотистым, а правый остался ярко-зеленым, глаза Лены стали странным образом менять цвет; я такого никогда раньше не видел. Иногда они казались почти карими, а иногда — неестественно золотистыми. Сейчас они приняли скорее карий оттенок; ее взгляд был переполнен страданием и болью. Смотреть на нее было невыносимо. Мне хотелось взять ее на руки и унести отсюда далеко-далеко.

«Хочешь, возьмем „Вольво“ и уедем на побережье, в Саванну? Тетя Кэролайн приютит нас».

Я сделал шаг. Родственники Лены столпились вокруг гроба, и к ней можно было подойти, только пройдя мимо шеренги инкубов, но мне было наплевать.

«Итан, стой! Это опасно!»

Высокий инкуб со шрамом через все лицо, напоминавшим отметину от зубов дикого зверя, повернулся и посмотрел на меня. Воздух между нами задрожал, как поверхность озера, когда туда бросишь камень. Меня ударило волной, в легких не осталось воздуха, словно я получил под дых, но я ничего не мог сделать, меня будто парализовало — конечности онемели и отказывались слушаться.

«Итан!»

Эмма прищурилась, но не успела она сделать и шага в мою сторону, как женщина-суккуб положила руку на плечо инкуба со шрамом и едва заметно сжала его. Хватка ослабла, и кровь вновь прилила к рукам и ногам. Эмма с благодарностью кивнула ей, но длинноволосая женщина в плаще не обратила на нее ровным счетом никакого внимания и снова затерялась среди сородичей.

Инкуб с жутким шрамом обернулся и помахал мне рукой. Я понял его без слов.

«Увидимся в сновидениях».

Я все еще никак не мог отдышаться, но тут к гробу подошел седовласый джентльмен в старомодном костюме и галстуке-ленточке. Его глаза казались совсем темными на фоне убеленных сединой волос: он напоминал персонаж какого-нибудь старого черно-белого фильма.

— Это чародей погребений, — шепнула Эмма.

На мой взгляд, он больше напоминал могильщика. Джентльмен прикоснулся к гладкому темному дереву, и резьба на крышке гроба засияла золотистым светом, будто герб из коллекции какого-нибудь исторического музея или древнего замка. Резьба изображала дерево с раскидистыми ветвями и птицу. Внизу было вырезано солнце и полумесяц.

— Мэкон Равенвуд из рода Равенвудов, из рода Ворона и Дуба, Воздуха и Земли. Тьма и Свет, — произнес чародей, убрал руку с крышки гроба, и свет померк.

— Этот свет и есть Мэкон? — прошептал я Эмме.

— Свет имеет символическое значение. В гробу пусто. Нечего хоронить. С созданиями вроде Мэкона всегда так: прах ты, и в прах возвратишься. Обычно это происходит очень быстро.

Чародей погребения торжественно вопросил:

— Кто берет на себя священный долг отпустить эту душу в мир иной?

— Мы, — хором сказали родственники Лены, делая шаг вперед.

Сама Лена смотрела невидящим взглядом себе под ноги и не произнесла ни звука.

— И мы, — откликнулись инкубы, приблизившись к гробу.