«А раз так – не приставай».

Катька пошла другим путем и неведомыми инспекторскими путями добыла ксерокопию паспорта Барса, в котором числились жена и шестеро детей. Ванда, изучив снимок, взялась за виски:

– Господи, Катька, угомонись. Я это все знаю. Они живут в Тбилиси.

– Так какого ж ты хрена?! – вознегодовала Катька.

– Отстань от меня, ради бога.

Продолжать борьбу было бессмысленно.

Жизнь продолжалась. Ванда работала, иногда выезжала на концерты с «Эстреллой», ездила к Тони, встречалась с Барсом, вечерами рисовала или принимала у себя гостей. По выходным пропадала в деревне у прабабки. И никогда ничего не рассказывала. Мы привыкли не расспрашивать ее, и даже отношения подруги с Барсадзе уже не пугали нас так, как вначале. Мало ли баб встречается с женатыми мужиками – дело житейское. Но четыре дня назад Ванда пропала – и мы понятия не имели, где ее искать.

Веки тяжелеют. Я сползаю с подоконника на пол, кое как тушу сигарету и неверными шагами бреду к постели. Завтра суббота, завтра поедем к Ванде домой, проведем разведку на местности. Может быть, она появится сама. Может, она у Барса… Может, у Тони… Завтра, все завтра.

Утром меня разбудил телефонный звонок. Я с закрытыми глазами дотянулась до трубки и хмуро поинтересовалась наличием у Катьки мозгов и совести:

– Полдевятого – с ума сошла? Суббота же…

– Яшке рассказывай! – отрубила Катька. – Ни днем ни ночью житья нету! Одевайся, мы через полчаса спускаемся.

За полчаса я успела умыться, выпить чаю, влезть в старые джинсы и свитер и досматривала перед телевизором сериал, когда на пороге вдруг нарисовался Осадчий.

– Уже встала? – он сразу пошел на кухню. – Жрать хочу, как три медведя.

– Здороваться надо, – холодно сказала я. – Тебе чего?

– Мне Яшка с утра звонил. Хочет, чтоб я с вами поехал. Да, посмотрел я сводки – нет там ничего. Не убита, не ранена и не в КПЗ красотка наша.

Порадоваться этому сообщению я не успела: за окном раздался пронзительный автомобильный гудок. На то, чтобы ругаться с Петькой, уже не было времени. Я проигнорировала факт похищения им из сковородки холодной котлеты, накинула дубленку и вышла. Петька, дожевывая на ходу, выскочил следом.

Внизу нас ждала «букашка». Через переднее стекло была видна заспанная физиономия Катьки. Яшка курил снаружи. Мы загрузились в джип, и «букашка» поползла по темному двору.

– В семь часов разбудил, паразит! – брюзжала Катька, тыча в брата пакетом с пирогами. – Погнал на кухню жрать готовить, а сам обратно спать завалился! Потом полчаса растолкать не могла! Не родной брат, а каторга бессрочная!

– Плюнь на них и замуж выходи, – посоветовал Осадчий, плотоядно взирая на Катькин пакет. – Дай ка мне вот этот пирог, и этот, и этот…

– А за кого выходить? – грустно говорит Катька. – За засранца вроде тебя? Сейчас их пятеро ложками стучат, а будет шестеро – спасибо огромное.

Петька обиделся и четвертый пирог есть не стал. В молчании мы подкатили к Северной улице, на которой жила Ванда, вошли в дом, поднялись на третий этаж. На лестничной клетке я на всякий случай позвонила, но квартира безмолвствовала, и Катька полезла за ключом.

Ванда не выносила беспорядка в квартире. Комнаты были маленькими, прихожая – тесной и темной, но чистота всегда стояла идеальная. Ванда не терпела даже брошенной на кресло одежды или оставленных на столе книг. О раскрытых дверцах шкафов и речи быть не могло. Поэтому, едва войдя, я обратила внимание на распахнутый гардероб и сброшенные с полки прямо на пол и диван книги.