Итак, отгрузила нам лавровая лаборатория три двигателя экспериментальных. Как раз я вопрос с импульсами решал, поскольку вопрос остального отработался. И вот, рукосуи криворукие, балбесы лаборантские, завороженно взирая на голубоватое пламя, творили дичайшую дичь.

 То есть, воздействие одарённого на поток плазмы было нужно. Но не непосредственно, а опосредованно, путём выработки электроэнергии. Ежели одарённый совсем искусный (я, признаться, к таковым не относился), то с минимальными потерями мог воздействовать на магнитное поле, оптимизируя ускоритель.

 Соответственно, в тестовом лаборатории-полигоне надо было сидеть и питать генератор, через лютое по толщине, композитное, углеродо-кремниевое стекло, любуясь результатом или на показания приборов.

 Но долбобесы из лаборантов, в количестве двух рыл, стояли РЯДОМ с двигателем, непосредственно воздействуя эфиром на него. А ещё два долбобеса, в аналогичном количестве рыл, сидели перед приборами… с открытой дверью! Вт просто, дурачьё суицидальное, разгневался я, вырубая всё оборудование и устраивая придуркам головомойку.

 После чего наклепал табличек, как с техниками безопасности всяческими и пугательными надписями, так и мудрыми высказываниями, вроде “Голова — друг человека!”, “Смерть по глупости — не есть уважительная причина для неявки на службу!” И прочих мудростей наклепал, с замом разговор имел, после чего Васильич и сам имел церебральный коитус с персоналом в общем, ну и с четырьмя бесоёбами в частности.

 Вот только ни беса это не помогло. Расследование показало, что два бесоёба из четырёх (два впечатлились нашими талантами с Васильевичем, в церебральном любострастии, и бесоёбами быть перестали) продолжили эксперименты с двигателем. Правда, в неурочное время и в тайне.

 Итак, хоть были они бесоёбами, но не беспросветными и окончательными идиотами, за керамическим патроном они следили. Но, не учли своего эфирного рукосуйства — они отклоняли поток плазмы в одном направлении, проверяя целостность патрона “в общем”. Итог закономерен: керамика в процессе их “экспериментов” протёрлась в одном месте до дыр, двигатель, созданный УЖЕ с учётом керамики, за минуту перегрелся, в итоге все твёрдое топливо воспламенилось. В данном случае уместнее сказать — детонировало.

 Итог: к бесам разнесённая лаборатория, загубленный двигатель, придурков испарило, до, фактически, костей.

 И вот, прихожу я на службу, ну и зрю суету, панику и прочее неустроение. Выслушиваю зама и начинаю обтекать: тут намечался чисто полисный момент: будучи руководителем этих долболюбов, я ОТВЕЧАЛ за их дурные деяния. Да и жизни ихние, в рамках службы. Клавдий Васильевич, к слову, также, но он — на полшишечки. А я по полной, с занесением в личное тело. Не говоря об имущественной ответственности, которая, прямо скажем, на фоне пары трупов смотрелась бледно.

 Притом, на тот момент, ни расследования толком ещё не было, ничего не известно, кроме факта аварии. Сказать, что я перепугался или ещё что-то подобное — не скажу. Но напрягся изрядно. Направился к Главе Академии, сообщил об аварии, сам попросил провести расследование. Изяборыч на меня повзирал хмуро, да и назначил расследовательную комиссию.

 А я сотрудникам расчёты выдал, да и уселся в кабинете своём, думая с мордой мрачной. И ни беса мне надуманное не нравилось, но и свои действия я осудить не смог. Разве что к бесам выгонять всю четвёрку. Но основания на это не было. Единственное что — введение отдельного пропускного пункта к лаборатории-полигону в голову приходило. Так не принято такое было! Имеешь доступ к лаборатории, ну, или нет. Доступ “по записи” и прочее подобное просто не практиковалось.