Но вместо всех этих ужасов он обрел нечто совершенно новое — и огромное, куда больше всего того, что когда-либо имел человек. Сильное, крепкое, ловкое тело. Воодушевление, глубокое ощущение жизни. Острый ум. Красивейший мир, которого не вообразить ни одному земному мечтателю.

Ну что, идем? — спросил Верзила.

Куда ты хочешь пойти?

Да без разницы, — ответил пес. — Куда глаза глядят, куда ноги несут. У меня такое чувство… Такое чувство…

Ага, я понимаю, — сказал Фаулер.

У него тоже было такое чувство. Чувство высокого предназначения. Ощущение безграничности. Уверенность в том, что где-то за горизонтами его ждут потрясающие приключения — и нечто большее чем приключения.

Так было и с теми, кто вышел из купола до него. Они тоже восприняли этот зов, сулящий жизнь во всей ее полноте и великое множество открытий.

Теперь Фаулер понимал, почему эти пятеро не пришли назад.

Я не вернусь, — сказал Верзила.

Но мы не можем их бросить.

Фаулер сделал шаг в направлении купола, затем другой и остановился.

Вернуться в купол? Вернуться в больное, отравленное тело? Раньше он не чувствовал себя больным, но теперь знал, сколь огромна разница. Слабый мозг, сумбурное мышление. Шевеления рта, создающие понятные для других сигналы. Зрение ненамного лучше слепоты.

Вернуться к убогости, хилости, невежеству?

Может, и вернусь однажды, — беззвучно пробормотал он, отвечая собственным мыслям.

Нам надо многое сделать, многое увидеть, — сказал Верзила. — Многому научиться. И многое найти…

Да, они обязательно что-нибудь найдут. Возможно, цивилизации. По сравнению с которыми цивилизация землян — ничтожная песчинка. Найдут красоту и, что важнее, постигнут эту красоту. И обретут дружбу, какой прежде не знал никто — ни люди, ни собаки. И получат новую жизнь. Кипучий поток жизни — вместо прежнего сонного ручейка.

Я не могу возвратиться, — заявил Верзила.

Я тоже.

Иначе меня превратят обратно в собаку.

А меня, — сказал Фаулер, — обратно в человека.

Золотые жуки

День начался отвратительно.

Артур Белсен, живущий по ту сторону аллеи, включил в шесть утра свой оркестр, чем и заставил меня подпрыгнуть в постели.

Белсен, скажу я вам, по профессии инженер, но его страсть — музыка. И поскольку он инженер, то не довольствуется тем, что наслаждается ею сам. Ему просто необходимо всполошить всех соседей. Год или два назад ему в голову пришла идея о симфонии, исполняемой роботами, и, надо отдать ему должное, он оказался талантливым человеком. Он принялся работать над своей идеей и создал машины, которые могли читать — не просто играть, но и читать музыку прямо с нот, — и смастерил машину для транскрипции нот. Затем он сделал несколько таких машин в своей мастерской в подвале.

И он их испытывал!

Вполне понятно, что то была экспериментальная работа, когда неизбежны переделки и настройки, а Белсен был очень придирчив к звукам, издаваемым каждой из его машин. Поэтому он много и подолгу их настраивал — и очень громко, — пока не получал то воспроизведение, которое, как он считал, должно было получиться.

Одно время соседи вяло поговаривали, что неплохо бы его линчевать, но разговор так и остался разговором. В этом-то и беда, одна из бед с нашими соседями — на словах они способны на что угодно, но на деле палец о палец не ударят.

Так что конца этому безобразию пока не было видно. Белсену потребовалось больше года, чтобы настроить секцию ударных инструментов, что само по себе было не подарок. Но теперь он взялся за струнные, а это оказалось еще хуже.

Элен села на постели рядом со мной и заткнула уши пальцами, но это ее не спасло.