Фаулер понял, что музыка — это шум водопада, низвергающегося перед блескучим ликом скалы.

Но это, конечно, не водопад, сказал себе Фаулер, а аммиакопад. Скала же белая оттого, что состоит из затвердевшего кислорода.

Он затормозил возле Верзилы, там, где водопад дробился на сверкающую тысячецветную радугу. И «тысячецветная» — не фигура речи. Ведь тут цвета не переходят в другой привычным для человеческого глаза образом — нет, свет призматически разложен на все, какие только есть, тончайшие линии.

Музыка, — проговорил Верзила.

Да. Что скажешь насчет нее?

Музыка — это вибрации, — ответил пес. — Вибрации падающей воды.

Верзила! Что ты можешь знать о вибрациях?

А вот знаю, — возразил пес. — Это знание только что заскочило мне в голову.

Заскочило в голову?! — мысленно ахнул Фаулер.

Внезапно в его собственной голове возник алгоритм. Последовательность химических процессов, которые сделают металл устойчивым к атмосферному давлению Юпитера.

Фаулер ошеломленно смотрел на водопад, а его мозг быстро распознавал цвета и распределял их в четком спектральном порядке. Вот так. Ни с того ни с сего. Из ничего. Ведь он еще миг назад ни бельмеса не смыслил ни в металлах, ни в цветах.

Верзила! — воскликнул он. — Верзила, с нами что-то происходит!

Ага, я в курсе, — откликнулся пес.

Это мозг, — сказал Фаулер. — Мы теперь его используем на всю катушку, работает каждая клетка. И он разбирается с вещами, о которых нам бы следовало знать с самого начала. Быть может, у землян мозги от природы медлительные, сонные. Быть может, мы идиоты Вселенной. Быть может, мы обречены до всего доходить самым трудным путем.

И эта новообретенная кристальная ясность мысли позволила понять, что ему теперь дано не только разобраться в цветах водопада или сплавах, не подверженных разрушительному воздействию юпитерианской среды. Он ощущал и многое другое, пусть пока и не совсем отчетливо. Улавливал смутный шепот, намекавший на нечто большее, на недоступные человеческой логике тайны, на явления, лежащие за пределами человеческого воображения. На открытия, факты, умозаключения, зиждущиеся на рациональности. На вещи, которые разум непременно постиг бы, если бы использовал весь свой потенциал рационального мышления.

Мы все еще земляне, почти целиком, — сказал он. — Только начинаем узнавать то, что и так должны были бы уже знать. Некоторые истины, недоступные для нас, землян, — возможно, исключительно потому, что мы земляне. Потому что наши человеческие тела слишком слабы. Малопригодны для мышления, скудно оснащены необходимыми для познания чувствами. А может, этих чувств у нас и вовсе не было?

Фаулер оглянулся на купол, превращенный расстоянием в крошечное черное пятнышко.

Там остались люди, которым не дано увидеть красоту Юпитера. Эти люди уверены, что вихрящиеся облака и хлещущий дождь застят от них лик планеты.

Слабые человеческие глаза. Практически слепые. Им не узреть прелести облаков, не проникнуть взглядом сквозь бурю. Тело землянина не ощутит волнующих музыкальных вибраций, распространяемых летящей с горы водой.

Человек одинок, и это страшное одиночество. С себе подобными он общается с помощью языка, а это такое же примитивное средство, как флажный семафор бойскаутов. Землянину не дано просто дотянуться мыслью до другого разума, как Фаулер может дотянуться до разума Верзилы. Этот личностный, интимный контакт с другими живыми существами человеку недоступен.

Еще совсем недавно Фаулер со страхом ожидал встречи с обитателями этой чуждой планеты, был готов искать убежище от неведомых опасностей, собирал волю в кулак, чтобы выдержать погружение в чудовищную среду, так непохожую на земную.

Но вместо всех этих ужасов он обрел нечто совершенно новое — и огромное, куда больше всего того, что когда-либо имел человек.