Ему нравилось смотреть, как она ездит на его лошадях разными аллюрами, но так как он предпочитал, чтобы она ездила, как леди Годива, голой, то нужно было иметь уединенное место для этих представлений.
Когда пэр умер, майору Хуперу удалось купить эту школу за значительно меньшую сумму, чем та, что была затрачена на ее постройку. Отделанные панелями стены были все еще выкрашены в бледно-голубой цвет, а на галерее, где сидел пэр, наблюдая за своей обнаженной Венерой, кресла были покрыты голубой парчой. На стенах было множество зеркал, отражающих лошадей и наездников под разными углами.
– Как это неожиданно – найти такое место в Лондоне! – воскликнула Кандида.
– Здесь все устроено как надо, – отозвался майор Хупер. – И вы сможете заниматься здесь с Пегасом. Как видите, я соорудил несколько высоких барьеров. У меня сейчас имеются две или три лошади, каждую из которых можно продать за довольно значительную сумму, если мне удастся убедить их потенциальных владельцев, что эти животные умеют прыгать через высокий забор.
– Пегас может, – гордо сказала Кандида и тут же чуть было не попыталась зубами схватить и вернуть свои слова, осознав, что Пегаса могут продать, если он вдруг понравится какому-нибудь богатому человеку, желающему купить необычную лошадь.
Будто бы отгадав мысли Кандиды по ее неожиданному молчанию и встревоженному выражению лица, майор Хупер сказал успокаивающим тоном:
– Не беспокойтесь, я пока не намерен продавать Пегаса.
– О, благодарю вас! – вскричала Кандида. – Благодарю! Спасибо вам! Пегас – единственное, что у меня осталось. Я не могу даже выразить, что чувствовала сегодня, когда ехала на ярмарку, зная, что должна потерять его.
– Понимаю, – мягко сказал майор. – Ну а теперь поднимайтесь на галерею. Если кто-нибудь придет сюда, что, впрочем, маловероятно, потому что школа закрыта, я хочу, чтобы вас не было видно. Вы не должны ни с кем разговаривать: ни с мужчиной, ни с женщиной. Вы поняли?
– Да, конечно, – ответила Кандида с некоторым изумлением.
Он проследил, как она поднялась по лестнице, которая вела на галерею, а затем вышел из школы. Услышав, как он плотно прикрыл за собой дверь, Кандида дошла до конца галереи и села в одно из кресел, обитых голубой парчой. Яркие лучи солнца все еще проникали через стеклянную крышу, и Кандида оценивающе разглядывала препятствия, прикидывая, как лучше подъезжать к ним на Пегаса.
Она была так погружена в свои мысли, что вздрогнула, когда неожиданно поняла, что в школе кто-то есть. Она не услышала, как открылась дверь, но сейчас видела какую-то женщину, сидевшую верхом на довольно игривом гнедом коне. Натянув узду, женщина, наклонившись, разговаривала с джентльменом, стоявшим рядом с ней.
– Я проедусь на нем по препятствиям, – донеслись до Кандиды слова леди. – И ты сам сможешь оценить.
– Я готов поверить тебе, Лэйс, ты ведь знаешь. Меня лишь цена смущает.
Помня распоряжение майора Хупера о том, чтобы ее никто не видел, и о том, чтобы она ни с кем не говорила, Кандида подвинулась ближе к углу и чуть глубже погрузилась в кресло. Она понимала: было маловероятно, чтобы люди внизу видели ее. Ей удобно было смотреть на них сверху вниз, но им было гораздо труднее увидеть ее – и так маленькую, да еще спрятавшуюся в углу.
Кандида наблюдала за обоими с интересом и любопытством. Леди, сидевшая на гнедом коне, была прелестна, и девушка подумала, что никогда раньше не видела таких красивых женщин.
Внимание привлекало не только ее лицо с высокими скулами и миндалевидными темными глазами, но также блестящие темные волосы, уложенные в элегантную прическу – шиньон, на котором возвышалась шляпа, украшенная изумрудно-зеленой вуалью, развевающейся в воздухе, когда женщина скакала на лошади. |