Он обнял ее.

– О, дорогая моя, – сказал он. – Я уж думал, что вы вообще не придете. Пока я ждал, мне каждый миг казался вечностью.

– Я торопилась, – объяснила Кандида, – но мне хотелось предстать перед вами в наилучшем виде.

– Вы выглядите прелестно, – сказал он, не отрывая взгляда от ее губ, – так прелестно, что я хочу поцеловать вас.

– Нет, нет, – возразила она, – вам надо быть осторожным, кто-нибудь может войти.

– Вы робеете так потому, что беспокоитесь, что они могут подумать? – с ноткой веселья в голосе спросил он.

– Нет, не в этом дело, – быстро сказала она. – Просто мне очень не хотелось бы, чтобы кто-нибудь знал… про нас… пока.

Он улыбнулся, как улыбаются ребенку.

– Это будет нашим секретом, – пообещал он.

– Ох, скорей бы они ушли, – сказала Кандида, – я бы не выдержала, если бы эти люди стали… шептаться и хихикать по поводу… нашей любви.

– Я понимаю, – сказал он.

– И еще я думала… – продолжала Кандида, – и, пожалуйста, не считайте, что это глупо с моей стороны, но… не могли бы мы… пожениться очень тихо, очень скромно… в какой-нибудь маленькой церкви, где мало людей… чтобы как можно меньше людей смотрели… на нас?

Еще не закончив своей фразы, она почувствовала, как он напрягся, и инстинктивно поняла, что сказала что-то не то. Подняв голову, она посмотрела ему в глаза, и то, что она там увидела, вселило в нее ощущение, будто чья-то ледяная рука стиснула ее сердце.

– А, вот ты где, Сильванус! – раздался со стороны двери громкий и веселый голос. – Где ты прятался? Я решительно заявляю, что гостей ты принимаешь хуже всех в Англии.

Это была Лэйс. Она почти впорхнула в комнату; за ней шли несколько ее друзей. Она была слишком умна, чтобы устраивать сцену, но не было никаких сомнений, что взгляд, брошенный ею на Кандиду, был полон ненависти, хотя на губах играла улыбка, а в голосе не было и намека на злость или что-нибудь подобное.

Но Кандида ничего не заметила. Она отпрянула от лорда Манвилла почти так, как будто он ударил ее, и стояла сейчас, смущенная и ошеломленная, не слыша ни гула голосов, ни комплиментов, которые ей говорили подходившие джентльмены.

Она ничего не замечала и не чувствовала, кроме черной тучи, опустившейся на нее, и какого-то странного тянущего ощущения внутри себя, которому не могла найти объяснения.

Тут к ней подошел Адриан и с воодушевлением стал рассказывать, как он провел послеобеденное время в одиночестве и какие стихи написал. Она заставила себя слушать его, и ей казалось, будто лишь он говорит на английском, в то время как все остальные разговаривают на каком-то иностранном языке, которого она не понимает.

– Расскажите мне об этом, – услышала она свои собственные слова, и у нее мелькнула мысль, что голос ее звучит как-то странно – как голос человека, заблудившегося в тумане.

К счастью, за ужином Адриан сидел рядом с ней.

– Вы не больны? – через некоторое время спросил он. – Вы выглядите как-то странно и ничего не едите.

– Я не голодна, – ответила Кандида. – Рассказывайте дальше о своей поэме.

– Меня вдруг осенило, – сказал Адриан, – и я понял, что должен излить, выразить это на бумаге. Поэтому я и улизнул после обеда. Вы, наверное, хорошо провели время, правда?

– Да, нормально, – сказала Кандида.