Сара опустила окно и выглянула наружу. Мэри стояла на крыльце так же, как в тот раз, когда Сара впервые увидела ее: коричневые волосы, коричневое платье, коричневые глаза. Но теперь взгляд Сары был исполнен любви и нежности. Голос Мэри потерялся в шумном гомоне грачей:

— Возвращайся, моя дорогая. Возвращайся в Клэверинг.

Они въехали в буковую аллею. Сара закрыла окно. Берта, сидевшая рядом, была необычайно молчалива. Они говорили «прощай» морю — морю, и его летящим брызгам, и крикам диких птиц. И свободе, которую Сара узнала здесь, в Сассексе. Теперь в ее жизни больше не будет свободы и не будет избавления. Ей придется встретиться лицом к лицу с Лондоном и со всеми его проблемами.

Глава 8

Они прибыли на Беркли-стрит следующим вечером, очень поздно. Когда Сара с трудом выбиралась из экипажа, рука Криспина поддерживала ее, а его голос шептал ей на ухо слова ободрения. Все было так же, как во время их утомительного, тревожного путешествия. Он устранял с дороги все сложности, придавал ей мужества, вел себя с нею, словно она была его младшей, драгоценной сестрой. Во время остановок, когда они перекусывали или меняли лошадей и когда они сидели вместе на постоялом дворе вечером, он постоянно говорил с ней. Он говорил о Клэверинге, об их с Мэри детстве; о деревнях вокруг поместья, которые ей не посчастливилось увидеть; о Чичестере и его соборе, который Мэри так хотела ей показать. И ни разу он не упомянул того, что могло бы причинить ей боль или огорчить. Он не прикасался к ней, разве что для того, чтобы помочь выйти из кареты или пересечь полоску каменистой земли. Она была глубоко благодарна ему за заботу и самообладание, которое, как она знала, давалось ему нелегко.

Но теперь пришло время проститься. Криспин протянул ей листок бумаги:

— Это — адрес, по которому живет Эдвард, я собираюсь там расположиться. Я знаю, что мне не позволят явиться к вам с визитом, но, если вам понадобится моя помощь, пообещайте, что вы сообщите мне об этом.

Сара спрятала записку в ридикюль.

— Я обещаю, Криспин, и… спасибо вам. — Она подняла на него глаза. — Спасибо за все, что вы сделали, и за помощь, которую вы мне оказали.

— И вы говорите это после той боли, которую я вам причинил?

— Вы этого не хотели, я уверена. В конце концов, какая разница, кто, вы или Дебора, открыл мне глаза на жестокости рабства.

И стоило ей вздрогнуть, Криспин настойчиво сказал:

— Сара, вы не должны стоять здесь, на холоде. Смотрите, наверху зажгли свет.

Она взглянула в сторону дома.

— Это спальня маман. Звук экипажа, должно быть, разбудил ее. А у парадной двери — Фредерик.

Она была дома, ее ждали. И все же она медлила подняться по ступеням и войти в дом.

Сара дрожала все сильнее. Она ухватилась за руку Криспина:

— Мне страшно.

Он сильно сжал ее руку:

— Нет, Сара. Вы просто немного устали и встревожены. Вам нечего бояться.

Она покачала головой, избегая его взгляда:

— Я уехала отсюда одним человеком, а вернулась… другим. Мне придется встретиться не только с Энтони и папА, но и с самой собой, с той, у которой заново открылись глаза.

Она посмотрела на Криспина. Его лицо было освещено фонарем кареты: темные глаза, которые когда-то смотрели на нее с такой холодностью; губы, которые казались ей жесткими, безжалостными. Мускул дрожал на его щеке, и Сара знала, что он выдает некое глубокое, непокорное чувство.