Изменить размер шрифта - +

Интервьюерша очень удивилась: и на неё давил миф о еврейской трусости.

А я ведь даже не имел в виду евреев с оружием в руках. Я вспомнил свидетельство о еврейской маме в очереди на казнь; её четырёхлетняя дочка спросила: «Этот дядя будет нас убивать?». Мамину душу в тот миг я имел в виду. Я имел в виду еврейскую бабушку, которая на краю расстрельной ямы говорила «гули-гули» младенцу на своих руках и «ребёнок ворковал от удовольствия» (показания немца-свидетеля). Это её, бабушку, нынче обвиняют в трусливой покорности, в том, что шла на казнь, «как овцы на бойню».

Восхитительна смелость судей, тычущих обвинительным перстом: «Ты почему умирал?.. Ты как умирал?» И часто: «Ты почему выжил, когда другие умерли?»

Алиса Плессер, одесситка, детства которой калечаще коснулось гетто Богдановки, на склоне лет оказалась в Австралии. Алиса Плессер рассказала мне быль.

Мельбурн, 1998 год. Она покупала автомобиль, разговорилась с торговцем. Пожилой вальяжный еврей в почти безмятежной беседе о войне и Холокосте вдруг взорвался: «Ненавижу их!» - «Кого, немцев?» - «Нет, тех, кто опозорил наш народ, кто шёл как овцы на бойню!» - «Вы сами-то где были в то время?» - «В Аргентине». - «А что бы вы сделали на месте убиваемых?» - «О, я бы так просто не дался! Я даже здесь... Вот на днях, на стадионе, на футболе, один мужчина плохо посмотрел на мою жену. Думаете, я терпел? Я пошёл к полицейскому, я сделал заявление - я протестовал. Нельзя покоряться!»

Это еврей, гордый и австралийский, несёт; что же говорить о неевреях - для них и вопроса нет: испокон века известна мелкота души, трепещущей в жидовской пятке.

Мне пришлось записывать сотни свидетельств неевреев - очевидцев еврейской Катастрофы на оккупированных территориях СССР. Они, случалось, оказывались среди убиваемых евреев или внутри гетто и видели...

...всякое видели. Они могли очутиться в теплушке, где трупы вперемежку с живыми, и кто-то из живых, оправляясь, низвергает струю мочи на белую бороду умирающего старика. Они могли присутствовать при массовом изнасиловании полицаями евреек на виду у отцов и мужей, обессиленных даже не трусостью или долгим голодным изнурением, а присутствием других своих детей, которых надо было прикрыть от ужаса. Они могли видеть, как в еврейском бараке немец выливал на землю или пол похлёбку и хохотал, глядя, как голодные евреи ползали и вылизывали эту жидкость. А кто-то наблюдал в гетто лощёного немецкого офицера, который подзывал к себе приглянувшуюся пятилетнюю девочку, показывал ей конфетку, велел закрыть глаза и открыть рот - и стрелял из пистолета в этот рот. И смеялся. И хохотала тут же тронувшаяся умом девочкина мать.

Насмотревшись этих ужасов, от которых жертвы теряли всякое желание жить и смерть являлась избавлением, наслышавшись, как почтенный раввин говорил окружающим евреям, что муки и смерть надо принять с покорностью как заслуженную кару за грехи - зная всё это и сочувствуя казнимым (а ненавистники евреев со мной не говорили - им жиды пό фигу), свидетели тем не менее искренне сокрушались: а почему евреи не сопротивлялись? почему покорно брели на расстрел? почему, когда охраны был десяток полицаев на сотни гонимых в колонне, никто из них не бросился на конвойных или хотя бы не пытался бежать?

И свидетели называли евреев трусливыми и не задумывались над тем, что речь идёт о немощных людях, потому что среди убиваемых советских евреев боеспособных мужчин почти не было - их призвали на фронт или вывезли с заводами в эвакуацию.

Свидетели припоминали и бредущие сквозь их деревни и города бесконечные толпы советских военнопленных тоже под ничтожной охраной (полицаев, а случалось, что даже кого-то из самих же военнопленных, вооружённых палкой), но никто не кинулся ни на охрану, ни бежать - и к ним претензий свидетели не имели: что взять с безоружного, изнурённого голодом человека?! Двадцатилетних этих парней не попрекали, обвиняющий перст тыкал в еврейскую бабушку.

Быстрый переход