2.

Вновь я услышал об Эрике Стоуне в 2003. Это был год его совершеннолетия. Помню, как поздно вечером позвонила Дороти. Мы с Элизабет как раз проводили дочь, которая гостила у нас. Надо сказать, что Дороти и я, хоть и сохраняли прекрасные отношения, закадычными друзьями никогда не были, и после того, как Стоуна отправили в колонию, она звонила два-три раза, чтобы уточнить какую-нибудь профессиональную информацию. На этот раз она была расстроена и, кажется, даже не пыталась этого скрыть.

— Со Стоуном опять беда! — сказала она, как будто Стоун был ее сыном.

— С кем? — переспросил я.

— Ну, помнишь того парня, Эрика Стоуна?

— Господи! Дороти! Пять лет прошло! Ты что хочешь, чтобы я всех психов помнил! — соврал я.

На самом деле я сразу понял, о ком речь. Как-то слишком сильно этот мальчик запал мне в душу. И хотя я был от этого не в восторге, поделать ничего не мог. Ему, должно быть, почти двадцать один, прикинул я.

— Мне позвонили, Фрэнк, — продолжала Дороти. — Он снова совершил попытку самоубийства. Знаешь, три месяца осталось до его совершеннолетия…

Пока Дороти подбирала слова для продолжения разговора, я размышлял, что, наверное, парню совсем паршиво — второй раз и снова неудачно. Столько людей хотят жить, но гибнут при самых разных обстоятельствах, отчаянно хватаются за жизнь, но все равно умирают в катастрофах, на многочисленных войнах, от рук бандитов и маньяков. Эрик Стоун, судя по всему, совсем не хотел жить, но умереть ему никак не удавалось — несправедливо, подумал я. Даже не вдаваясь в подробности, мне кажется, что право на смерть человек заслужил, каким бы плохим или сумасшедшим ни был. Дороти прервала поток моих мыслей.

— Мне неловко просить тебя, Фрэнк, но со мной он так и не говорил ни разу. Тебе же удалось тогда что-то из него вытянуть. Я подумала, может быть, ты приедешь и попробуешь?

— Дороти, зачем тебе это? — Попытался я уговорить самого себя не вестись на эту авантюру.

— Не знаю. Мне его просто безумно жаль…

— Плохая отговорка для адвоката, — сказал я, твердо решив выезжать рано утром. — Где твой профессионализм? Где твой холодный рассудок?

Эти вопросы, впрочем, я адресовал больше самому себе. Помимо всего прочего, во мне проснулось и дремавшее почти пять лет любопытство, ведь мы тогда так и не услышали версию самого Эрика. Что может сказать теперь уже взрослый парень по поводу убийства своего отца в четырнадцать лет?

Версию о том, что меня вновь ждет встреча с молчаливым испуганным ребенком, я даже не рассматривал. Пять лет в колонии для несовершеннолетних — хочешь — не хочешь, заговоришь. Вряд ли эти пять лет прошли незаметно. Теперь-то, и я был в этом почти уверен, Эрик, наверняка, выглядел как самый настоящий преступник. Даже после нашей с ним встречи, я ни на секунду не переставал верить в теорию моей жены, а Элизабет никогда не ошибалась в людях.