– Я гостила у Херна-Охотника и поймала браконьера, который ломился через лес на своем жутком грузовике, – добавила она. – Он застрелил самку оленя, спрятал ее в кузове и накрыл куском черного пластика. Поскольку в тот момент Херн отлучился, я решила лично отомстить за бедное животное и последовала за убийцей. Я гналась за ним на колеснице до самого города.

Флидас плеснула в стакан немного клубничного смузи. Напиток выглядел весьма соблазнительно, и я понял, что могу рассчитывать на щедрость богини.

А затем я вспомнил, что Флидас разъезжает на колеснице, запряженной быками, и подумал, что даже современные сдержанные британцы запаниковали бы, встретив на шоссе такое средство передвижения – что уж говорить об американцах!

– Надеюсь, во время погони ты оставалась невидимой для смертных?

– Разумеется! – возмутилась она, и ее зеленые глаза вспыхнули яростным огнем под стать пламенеющим волосам. – Ты считаешь, что я – никудышная охотница?

Ой-ой! Кажется, я дал маху. Потупившись, я посмотрел на ее сапожки из мягкой коричневой кожи с крепкими и одновременно гибкими подошвами, как у мокасин. Они доходили Флидас до колен, и она заправила в них коричневые, тоже кожаные и видавшие виды легинсы. Впрочем, Флидас всегда любила облачаться в цветную кожу – ее приводили в восторг яркие краски, и она не очень-то жаловала черный цвет. Поверх ее изумрудного жилета с потрепанной подкладкой шоколадного оттенка красовался зеленый ремень, который также многое пережил на своем веку. Полоска зеленой же сыромятной кожи несколько раз обхватывала левое предплечье богини, защищая его от ударов лука, и я подумал, что она наверняка воспользовалась своим оружием совсем недавно.

– Ты самая лучшая, Флидас, прими мои извинения.

Флидас умела становиться невидимой – что являлось большой редкостью. Признаюсь, что я способен лишь на маскировку, хотя и неплохую!

Богиня коротко кивнула, принимая мои извинения как должное, и продолжала, как будто я не отвлек ее глупым вопросом:

– Забавно, но погоня превратилась в операцию по выслеживанию. Моя колесница не могла соревноваться с грузовиком в скорости. Когда я догнала браконьера, его махина стояла на асфальтовой пустоши, а сам он направлялся в одноэтажное здание. Напомни-ка, как называется такая пустошь?

Туата Де Дананн не испытывают никаких комплексов, выуживая из друидов информацию. В конце концов, ради этого мы и существуем на свете. Но чтобы оставаться живым, а не мертвым друидом, нужно всегда быть начеку и проявлять недюжинную сообразительность.

– Они называются парковка, – ответил я.

– Спасибо. Браконьер вышел из заведения с вывыской «Краш», держа в руке темное снадобье. Ты знаешь про «Краш», друид?

– Думаю, это бар, где продают смузи.

– Точно. После того как я его убила и кинула его труп в кузов, где лежала мертвая самка оленя, я прямо на парковке попробовала зелье-смузи. Оно было потрясающим!

Вот почему я испытываю почти животный страх перед Туата Де Дананн. В принципе человеческая жизнь не имела особого значения даже для моего поколения – иными словами, для тех, кто родился в Железном веке, поэтому я привык ко многому… но вот Флидас и ей подобные явно застряли в моральных рамках Бронзового. А неписаные законы тех стародавних времен звучали приблизительно так: если что-то доставляет мне удовольствие, все хорошо, и я хочу еще, если же мне что-то не по нраву – данный объект должен быть незамедлительно уничтожен. Кстати, желательно, чтобы сам способ расправы благоприятно повлиял на мою репутацию – ведь тогда я обрету бессмертие в песнях бардов.

Туата Дананн не в состоянии думать как современные люди, поэтому именно из-за них у фэйри развилось извращенное чувство того, что правильно, а что – нет.