— Гм, — сказал Уимзи. — Какая-то холстина, не так ли? Не стану прикасаться, но, полагаю, довольно жёсткая. Похоже на ту, что портной использует для отворотов?

— Хо! Я об этом не подумал. Мы заставим парня с Савил-Роу взглянуть на это.

— А что рассказал Харвелл?

— Решил выбраться на минутку на свежий воздух. Жёг опалую листву. Против этого нет никаких законов, но есть законы против незаконной слежки. Почему мы не бросим все силы на то, чтобы засадить Эймери за решётку? Ну, сам можешь представить.

— Даже слишком хорошо, — согласился Уимзи. — Но Чарльз, должно же быть что-то не так с тем алиби. Если швейцары не дрогнут, возможно, придётся ещё раз поговорить с Эймери.

— Чтобы подтвердить что именно? — спросил Чарльз. — О, кстати, Уимзи, если говорить о подтверждениях, объявился водитель грузовика, который увёз наших весёлых шантажистов от места преступления задолго до одиннадцати. Таким образом, они вышли из игры.

— Ну, мы их по-настоящему и не включали, не так ли?

— Вообще-то нет. И я даже не могу привлечь их за шантаж, потому что мистер Уоррен не собирается поддерживать обвинение.

— Не собирается? — удивился Уимзи. — С какого перепуга?

— Он, кажется, стал религиозен и собирается прощать своим врагам, — сказал Чарльз. — И в этом, чёрт побери, я виню тебя, Питер!

— Дорогой мой повелитель, открой же мне причину этой скорби, — сказала Харриет.

— А я что, вздыхаю и скрестил в раздумье руки?

— Ну, я же вижу, что что-то не так.

— Видишь? А я думал, что так хорошо всё скрыл.

— Но зачем? Почему не доверить жене?

— Поскольку я стыжусь сам себя. Я веду себя как собака на сене, Харриет. Эгоистично на грани уродства.

— Поскольку ты должен радоваться за Бантера вместо того, чтобы его оплакивать?

— Как ты узнала? Харриет, если ты видишь насквозь все мои несчастные грешки, как я смогу сохранить твоё хорошее мнение о себе?

Харриет засмеялась:

— Питер, моё мнение о тебе не ухудшится, если я узнаю, что экстраординарная преданность Бантера компенсируется привязанностью с твоей стороны. Помнишь момент в «Гордости и предубеждении»,  когда Элизабет наконец понимает, что совершенно ошибалась в Дарси?

— Нет, напомни.

— Она слушает хвалы от его домоправительницы.

— Преданность Бантера характеризует меня? Конечно, я желаю ему всевозможного счастья, — сказал Питер. — Но почти невозможно представить на его месте кого-то другого.

— Питер, взгляни на все эти традиции, все эти правила, которые утверждают, что слуга может жить в доме, а не слуга не может, и что они должны носить определённые имена и так далее и тому подобное, — неужели мы должны быть ими связаны? Разве мы ничего не можем изменить?

— Слуги любят правила. Тогда они точно знают своё место и что они должны сделать, чтобы угодить. Это приносит мир и покой в дом, а я хочу, чтобы дома был мир и покой и ты могла спокойно работать.

— Твоя мать сказала мне, что твоё дело — это устроить дом и привести меня туда, а не мне устраивать дом для тебя. И я успокоилась, потому что не чувствовала себя в состоянии создать дом, к которому ты привык. Я была подавлена. Но теперь я здесь…

— Теперь ты здесь, и это всё твоё, — сказал Питер. — Ты — хозяйка дома и можешь делать с ним всё, что нравится.

— Без оглядки на тебя?

— По традиции, если мне что-то не нравится, я еду в свой клуб.