|
) — Ничего, Лаврик, сейчас мы тебя заштопаем. Из себя она была приземистой коротконогой брюнеткой, широкоскулой, с «бунтующим на физиономии татарским игом», однако молодцам-мокрушникам казалась писаной красавицей. Все познается в сравнении, а сравнивать было не с кем. — Ты еще от страха не описался? — Хмыкнув, капитанша сделала майору укол и, обработав рану, принялась сноровисто ее шить. — Бедненький Лаврик, вспотел-то как, словно мышка. Расширив ноздри, она жадно вдыхала исходившие от него запахи пота, крови, раскаленной степи, и голова ее шла кругом — вот он, настоящий мужчина, самец, знающий цену жизни и смерти, а из сокровенных глубин подсознания, из самой женской сути ее, поднималось желание — древнее как сам мир. «Ага, похоже, доходит. — Заглянув докторице в глаза, черные как два провала, с огромными зрачками, Шалаевский узрел в них такое, от чего сразу же стало тесно в штанах, и запел про себя: — Если женщина просит…» — Ну что, не болит? — Наложив дрожащими пальцами последний шов, капитанша вдруг приникла к широкой майорской груди и, не в силах более сдерживаться, слизнула языком кровь с его шеи. — Ты соленый такой. И началось! Какие там на хрен предварительные ласки, любовные игры, петгинг, черт его побери! Повстречался сильный мужчина с горячей женщиной — вон она, высоко задрав коленки, повалилась на стол, и не нужны ей ни поцелуи, ни объятия, а только могучий мужской член, заставляющий ее извиваться в пароксизмах оргазма. — Жду тебя после отбоя, надо будет еще раз посмотреть твое ухо. Выжав из майора все соки, докторица наконец отпустила его, и он отправился-таки кормиться. «Ничего особенного, баба как баба. Сиповка, ясное дело, ноги коротки». Яблочный пирог с персиковым компотом — еще теплый, с румяной корочкой, до отвалу — был действительно ничего, а вечером в клубе крутили какой-то голливудский боевик, из последних, только Шалаевскйй не пошел. Знаем мы это кино: вроде бы нормальный фильм, а на самом деле нейропсихическое программирование, так называемый двадцать пятый кадр. Все очень просто — наука на службе у любимого отечества. Не секрет ведь, что частота двадцать четыре кадра в секунду улавливается зрением и воспринимается сознанием. На этом весь мировой кинематограф держится. А вот если эту частоту увеличить еще на один кадр, то информация станет невидимой глазу и будет попадать непосредственно в подсознание, формируя нужные поведенческие стереотипы. Можно заставить человека купить ненужную дрянь, внушить ему любовь к кому-то, страх, ненависть, что угодно. А делов-то — чуть-чуть кино подредактировать. Смотрите, богатыри спецназовцы, творение голливудское, а на самом деле проникайтесь любовью к родине и зверейте, зверейте, зверейте. «Нет уж, на фиг, достало». Удобно расположившись на скамеечке, майор курил безвкусную «Стюардессу» и, уставившись в небо, полное крупных, по-южному ярких звезд, маялся дурью — думал о всяком, о разном. Велика Вселенная, говорят, бесконечна, и, может быть, где-то далеко-далеко сидит тварь какая и, глядя на былинку, Землей зовущуюся, гадает: кто ж обитает на ней? Как «кто»? Разумные звери, считающие себя венцом мироздания. Если они сыты, то могут позволить себе быть добрыми и поиграть в справедливость, однако, если нужно сделать выбор, они без колебания вонзают зубы в ближних, рвут глотки друзьям и насилуют чужих самок. Вся их история — это цепь кровопролитных войн, все достижения их науки служат единой цели — убивать, а чтобы оправдать свою звериную суть, они придумывают душещипательные апостольские мемуары… Неизвестно, до чего дошел бы в своих мыслях майор, только плавный их ход нарушила грубая проза жизни. |
