|
Неподалеку от нее, с разрывной пулей в животе, стонал в забытьи Колун, его мордастому напарнику повезло чуть больше — он уже остывал, а вот господина Ведерникова что-то не было видно. Он отыскался в ванной — еще теплым, обезображенным пытками трупом, и, глянув на его растерзанное мужское хозяйство, Скунс поспешил в прихожую к раненому. — Ты еще не истек кровью, искатель сокровищ? Тогда давай поговорим. Собственно, разговора не получилось. Коротко тявкнул ПСС, посылая острую калибра семь шестьдесят две пулю очкарику между ног, тот судорожно забился и даже не заметил, как Скунс изъял у него массивный, странного вида портсигар. — Бросай курить, вставай на лыжи, и ты избавишься от грыжи… Белому Палачу, однако, было не до лыжного спорта. Он лежал в луже собственной крови у самой двери в сортир и медленно уходил из жизни-в муках, на глазах у врага, беспомощный и безответный, как все его бесчисленные жертвы. — Ладно уж, считай себя коммунистом… — Мечтать 6 смерти врага, как всегда, оказалось много приятнее, нежели воочию ее наблюдать. Скунсу быстро наскучило смотреть на предсмертные трепыхания, и, поставив точку ударом пальца под кадык, он вернулся в комнату. «Фашист пролетел». Пол покрывали кровавые разводы, шкаф, за которым виднелся открытый потайной сейф, был сплошь в мозгах Колунова напарника, а сам Колун раскинулся с блюдцеобразной дырой в животе и что-то невнятно бормотал. — Это тебе не пьяных мужиков отоваривать. — Усмехнувшись, Скунс вытащил шприц-тюбик и вколол его лежащему в бедро. — Попался специалист, и вот пожалуйста — в брюхе амбразура. Он пощупал раненому пульс, всадил еще дозу и, глянув на часы, закатил пару-тройку пощечин: — Не мякни, поговорить надо. Наконец Колун открыл глаза и, застонав, перевел взгляд с люстры на склонившегося к нему человека: — Ты… кто? — Хрен в пальто. — Скунс недобро прищурился. — Деваха одна пропала, не знаешь, где поискать? — Больно как. — Колун с трудом разлепил запекшиеся губы и скривился в подобии ухмылки: — Отпусти, брат… чтобы сразу… Телка твоя скорее всего в «мясном цеху» парится… — Не понял. — Скунс нахмурился и, вытащив шприц-тюбик, поднес его к глазам раненого: — Помнишь, что это такое? «Блаженная смерть». Говори толком, и будет твоя. Какой такой «мясной цех»? — Институт… болезней мозга… бывшая комитетская «тройка». Программа «Восток — Запад»… — Колун закрыл глаза, и по его лицу пробежала судорога. — Все там, и бабы, и наркота. У Шагаева спроси, если сможешь… Внезапно он хрипло рассмеялся и, охнув, сразу же скорчился в новом приступе боли. — А я ведь тебя узнал… не по роже… по зенкам… Черножопые на Серебряном Берегу про тебя целый фильм сняли, в архиве хранят. Ты там в фас и в профиль… с электродами в дырке чуть поменьше моей… а потом в яме с дерьмом прохлаждаешься… Так что нас всех поимели… И тебя, и меня, и телку твою… родина-мать трахает всех подряд… Заскрежетав зубами, он внезапно вытянулся, и на его белом как бумага лице выступил холодный пот. — Ну давай… ты ведь знаешь, как больно… Действие промедола, видимо, начало слабеть, и, проглотив в горле ком, Скунс вколол раненому шприц-тюбик с «блаженной смертью» — мгновенно действующим ядом. — Спа… — Тело Колуна дернулось, глаза закатились, и на его лице расплылась улыбка — уже посмертная. «Да, милая, здесь тебе не Канары». |
