|
В ярком неоновом свете были хорошо видны кровавые натеки на снегу, рифленые следы тяжелых башмаков и в качестве кульминации — глубокая яма в придорожном сугробе. Кому-то пиво пошло не впрок и вернулось обратно. Как видно, вместе с выбитыми зубами. «Хорошо, если не с мозгами». Снегирев спустился по обледенелым ступеням в полуподвал и толкнул тяжелую бронированную дверь. Внутри было накурено, полутемно и уютно. Играл московский «Штурм», пахло пивом, а в целом заведение было небольшим, и это Снегиреву не очень понравилось. Во-первых, если что — не развернешься, а во-вторых, завсегдатаи обычно друг друга хорошо знают. Крепкий, можно сказать сплоченный, коллектив единомышленников, и стоит крикнуть кому-то: «Наших бьют!» — как остальные тут же вольются в процесс и будут обидчика зубами рвать. Может быть, даже до смерти. До носилок «скорой», это уж как пить дать. Чтоб знали наших. Действительно, народ в «Забаве» подобрался непростой. За столом у самой стойки расположились двое молодых людей, и их боксерские носы в сочетании с разбитыми руками словно вопрошали посетителей: «Зубы не жмут?» У окна классно прикинутый сын гор угощал коньяком потасканную «соску» и не врубался, что крайне интересен крепким молодцам в кожаных куртках. Девица мило улыбалась, джигит томился, а молодые люди изнемогали от нетерпения: ну когда же начнет действовать этот чертов клофелин? — «Миринду», пожалуйста. — Снегирев потащил из кармана мятые пятисотенные и, заметив отвращение на бандитских физиономиях, улыбнулся стервозного вида девице за стойкой: — Мамонт не появлялся? — Ты чего, окосел? Поля не видишь? — Барменша презрительно посмотрела на любопытного и показала бесстыжим глазом в самый дальний угол, где за столом расположился бритый двухметровый дизель с широкими, как шкаф, плечами. Расстегнув черное расклешенное снизу пальто, он в гордом одиночестве пользовал баночный «Кофф» и заедал его огромным (исключительно вонючим) вяленым лещом. Было в его ухватке что-то от исполинов прошлого: одна пустая упаковка уже валялась на полу, рыбными потрохами был завален весь стол, однако сам молодец сидел прямо, хмель его не брал, только пот струился по наголо обритому черепу. — Ты смотри поосторожней с лещом-то, — Снегирев устроился напротив и с удовольствием глотнул лимонада, — в нем запросто солитер может оказаться. А уж если заведется эта гадость, то единственное верное средство — керосин. Выпиваешь стопочку, глист в нокауте, и на время легчает. Ну а как очухается, то опять лезет наверх и грызет, естественно, поедом. Опять его надо керосином, и одно из двух — или ты сдохнешь, или глист. Здесь как в классовой борьбе — компромиссов не бывает… — Солитер, говоришь? — Мамонт почему-то поперхнулся и, посмотрев на сочный, истекающий жиром кусок рыбины, скривился: — И керосином его? — Он отставил банку в сторону и принялся закуривать «беломорину». — А сам-то ты кто будешь? Главспец по глистам? — Ну да. По паразитам. — Снегирев изобразил серьезное лицо и, чтобы никаких сомнений у собеседника не оставалось, сделал неуловимое движение рукой. Воздушный поток с расстояния в метр потушил зажигалку Мамонта. Тот подобрал выпавшую изо рта папиросу и сделался задумчив. Некоторое время сидели молча. Когда «Миринда» иссякла, Снегирев убрал бутылку под стол и спросил: — Тема где? Невинный вроде вопрос вызвал извержение вулкана. — Ах вот ты чего, сука! — Мамонт вдруг оскалился подобно барбосу и ухватил собеседника за грудки. — Урою, пидор гнойный, по асфальту размажу. В следующее мгновение его яростный рык сменился жалобным стоном, хрустнули кости, и, прижимая к животу под раненную руку, он бросился к выходу — стокилограммовым живым болидом. |
