|
— Вот она, память девичья. Ты сам-то, случаем, не забыл, с кем хотел разобраться вместе с Мамонтом в «Эльдорадо»? Я его, кстати, видел на днях в «Забаве»… Привет тебе передавал пламенный и революционный. — Дядя, значит. — Тема вдруг принялся давиться воздухом, что, вероятно, означало громкий смех, и было неясно, то ли он обрадован встречей с потенциальным родственником, то ли ему просто смешно. — Так вот, дядя, отыскался половой страдалец один. Чмо еще то, а на футболке у него залипуха — «Дядя Терминатора»… Тем вечером в «Эльдорадо» он на Ирку глаз положил, но они вместе с Ленкой длинной меня и Мамонта ждали, а потому, естественно, ухажера обломали. Только он оказался душный такой, пристал как банный лист к жопе и, даже когда отшили его, продолжал волочиться следом. И вот этот засранец, — Тема даже скривился от отвращения, и его пальцы сжались в кулаки, — усек, как в баре какой-то мэн принялся Ленку с Иркой кадрить, выставляться на бухало и в конце концов их на обалденной иномарке увез. Причем, говорит, были они совсем никакие. То ли пьяные в умат, то ли здорово вмазавшиеся… — Слушай, а почему он тебе рассказал все это? — Снегирев уже примерно ситуацию прокачал и просто хотел проверить некоторые свои мысли. — Ведь не просто же так? — Ну, во-первых, девчонкам насрать хотел, а потом я его весь вечер коньяком накачивал. — Тема пожал плечами и уточнил: — Там же, в гадюшнике… в «Эльдорадо». А потом стал доставать вопросами бармена. Теперь понимаю, что сделал глупость страшную, да только тогда я ни о чем не думал — был на взводе. Ну а бармен, заявив, что он не при делах, выслал меня на хрен, вот я и решил с ним разобраться — наверняка он, сука, что-то знает. — Так, повторим для дураков. — Снегирев сделался задумчив, он заметил, что ближайший из обитателей палаты проснулся, и понизил голос: — Значит, после того как барышни пропали, ты несколько дней светился в дискотеке, доставал всех вопросами, потом целый вечер поил этого чмошника своего и наконец начал наезжать на бармена, я правильно излагаю? — Точно. — Тема к категории дураков явно не относился, и ему было стыдно. — Я же говорю, на взводе был — Ирка-то беременная, на втором месяце. — С чем и поздравляю. — Снегирев расплылся в улыбке и начал прощаться. — Ну и ладно. У тебя как с памятью-то? — Он твердо посмотрел Теме в глаза и поднялся. — Не забудешь, что молчание золото? — Будь спокоен, дядя, не забуду, — подмигнул тот, и Снегирев двинулся на выход: «Послал Бог племянничка». «Здравствуйте, дорогой друг», — дисплей «Псиона» принялся подавать активные признаки жизни, и, запарковавшись подальше от любопытных взоров, Снегирев прошелся пальцами по клавиатуре: «Приветствую, Аналитик. Уж не порадуете ли вы меня чем-нибудь?» Странно устроен мир. Собеседники находились друг от друга в полутора часах езды на машине, а компьютерное общение между ними проходило крайне запутанным, окольным путем, чуть ли не через Америку. «Боюсь, дорогой друг, что на этот раз особо порадовать вас будет затруднительно. Никакой конкретно информации, касающейся изготовителей „фараона“, ни в милицейских, ни в федеральных компьютерах не содержится. Более того, у меня создается впечатление, что эта область является своеобразным табу и все с ней связанное обходится молчанием. Комплексный же анализ перехваченных по сотовой связи разговоров, а также сообщений электронной почты позволил выяснить нижеследующее: в городе появилось некое лицо, называемое Колуном, о котором конкретно никто ничего не знает. Тем не менее само прозвище известно очень хорошо, и чувствуется, что в определенных кругах его обладатель пользуется непререкаемым авторитетом. |
