|
Она распахнула дверцу и принялась давиться судорожными спазмами рвоты. — Ну, бля, и отходняк. — Наконец ей полегчало, и, обтерев лицо рукой, она, ничуть не стесняясь, стала натягивать джинсы. — Ни хрена не помню. Башка как говном набита — полный мрак. — Агнесса, ты сама по лестнице поднимешься? Снегиреву вдруг бешено захотелось взять Мишу из «феррари» за кадык и, пристально глядя ему в выцветшие зенки, медленно замкнуть кольцо своих пальцев — большого и указательного. — Вот зарплата и стольник за вредность. — Он протянул Заболоцкой пять бумажек с папой Франклином, однако та баксы не взяла. — Не Агнесса я, меня Людкой зовут. А бабки с тебя брать не стану, потому что не козлина рогатый. Уж я-то знаю, вон сколько их через себя пропустила. — Хорошо, что ты не мясорубка. — Миндальничать Снегирев не собирался и, запихнув доллары пассажирке в прорезь бюста, выпер ее из машины вон. — Приятно было, до свидания, Людмила батьковна. — Ну это ты врешь, не увидимся больше. — Заболоцкая глянула ему в зрачки и еще долго, невзирая на резкий, пронизывающий ветер, смотрела вслед «Ниве», пока габаритные огни не исчезли в ночном мраке. По ее щекам то ли катились слезы, то ли это таяли падавшие с неба снежинки, — кто знает?.. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Битие определяет сознание. Почти по классикуДом был типичный старопитерский — насупленный, мрачный какой-то, — видимо, из бывших доходных. «Вроде бы здесь. — Щуплый молодой человек в кожаной куртке миновал желтое пятно на снегу и отважно нырнул в теплую вонь подъезда. — Крыс травят, что ли?» Наморщив нос, он пробрался сквозь ощутимо плотный запах на второй этаж и, ввиду отсутствия звонка, постучал в ржавую табличку с надписью: «Квартира высокой культуры». — Я из газеты. Мне нужен Степан Порфирьевич Шагаев. Щелкнув замками, обшарпанная дверь открылась, и на пороге возник белобородый старец, несмотря на возраст вполне еще крепкий. — Так это вы с утра звонили? Извиняюсь, документик бы.. Удостоверившись, что действительно пожаловал спецкор газеты «Набат», он ловко помог гостю раздеться и потянул его на кухню: — С морозца первое дело горяченьким побаловаться. Пока хозяин возился с чайником и накладывал что-то тягучее в розетки, гость от прессы, не смущаясь, внимательно рассмотрел его. Бывший следователь ОГПУ, ответственный работник прокуратуры, а ныне пенсионер какого-то там значения выглядел внушительно. Этаким высоким и широкоплечим Кудеяром-разбойником на заслуженном отдыхе. Годы, казалось, обошли его стороной: зеленые глаза светились полным отсутствием маразма, седые волосы были густы, а зубы хоть и пожелтели, однако выпадать, похоже, не собирались. «Они у него, наверное, острые». Корреспондент взял обжигающе горячую чашку и, подув, отхлебнул. — Такое, значит, дело, Степан Порфирьевич. Вот вы много чего повидали в жизни — Гражданскую, Отечественную, социализм потом строили развитой — и все это время находились в органах. Скажите, правду говорят, что раньше применялись всякие методы следствия, вплоть до запрещенных? — Ах вот, мил человек, ты о чем. — Хозяин захрустел сахарком и привычно отхлебнул из блюдца. — В прошлом-то копаться все равно как в дерьме — или испоганишь кого-нибудь, или сам непременно обмараешься. — Он покачал головой и придвинул гостю корзиночку с пряниками: — Свежие, тут ларек неподалеку открыли, прямо из пекарни возят. — Взял сам, с удовольствием откусил и, чмокнув, потянулся к блюдцу. — Это ж, мил человек, Расея. Здесь испокон веков на чем все держалось? На страхе. |
